— Ничего хорошего, — сказала она. — Поехали назад.

Я упрямо твердил свое.

— Да прекрати ты это. Нам не попасть туда. — Эстель не терпелось уехать.

И потом что-то изменилось. Из домика по ту сторону ворот вышли два жандарма в форме цвета хаки, застегивая на ходу кители и ремни, как будто их побеспокоили во время обеда. Они подошли к решетке. Один из них был капралом.

— Что он говорит?

— Он хочет, чтобы мы уехали.

— Почему мы должны уезжать? Я хочу увидеть мадам Сульт.

— Мадам Сульт увидеть невозможно. Никого внутрь не пускают, — заявил капрал, молодой человек с красным лицом, очень самоуверенный.

Жандармы выглядели далеко не дружелюбно, а этот итальянец вообще готов был ринуться в бой.

— Почему нет? Я хочу попросить об интервью.

— Бумаги?

Я протянул через ворота мой американский паспорт. Он посмотрел на него и вернул мне.

— Он говорит, что нам надо уезжать.

Остальные дружно загалдели, поддерживая капрала. Вся их манера поведения раздражала меня. Не раздумывая, я сказал:

— Спроси их, кто отдает им приказы.

В конце концов, довольно странно — приехать в этот уединенный особняк и найти здесь хорошо вооруженных жандармов, охраняющих покой старой женщины.

— Никто не может видеть мадам Сульт, — произнес один из них полуизвиняющимся тоном.

Даже до меня дошло, что это окончательный ответ. Она была женой одного из самых богатых людей Франции, коллаборациониста, расстрелянного эсэсовцами в этом отдаленном уголке, в этом месте, которое она избрала для своей вдовьей жизни, оплакивая потерю детей. Сейчас ей уже за восемьдесят, и ее охраняет специальный полицейский наряд, который не желает вступать ни в какие переговоры. Все это не укладывалось у меня в голове, и я был готов спорить с ними бесконечно.

— Эстель, спроси его, как они узнают, что она еще жива?

— Мадам жива, — ответил капрал. — Я приказываю вам уехать.

— Чей это приказ?

— Не ваше дело.

— Так. Скажи ему, я хочу знать, от чьего имени он действует, иначе подам жалобу.

Неохотно она переводила мои вопросы. Капрал нерешительно потоптался, прикидывая, как далеко он может зайти.

— Комиссариат. Понтобан.

— Инспектор Ле Брев?

Он смачно выругался.

— Кто распорядился не впускать нас — он или мадам Сульт?

— Джим, не надо…

— Ну и что они мне сделают? Выйдут и арестуют? Скажи им, что я ищу пропавших детей. — Каждый полицейский в округе слышал эту историю.

Она передала мои слова негромким спокойным голосом. Жандармы кивнули с пониманием.

— Спроси их, не замечали ли они чего-нибудь странного…

— Странного? — подняла брови она. — Почему ты думаешь, что кому-то захочется привести детей сюда?

— Спроси их.

И она задала последний вопрос.

Капрал покачал головой. Нет, никто не приходил сюда.

Спорить дальше было бессмысленно. Но у меня возникло сильное подозрение, что, какие бы тайны ни хранила мадам Сульт, они не секрет для инспектора Ле Брева.

Мы сели назад в мой „форд“ и покатили прочь по каменному плоскогорью и вниз к плодородно долине, нежившейся в лучах солнца.

— Не надо было тебе ездить сюда, — сказала она.

— Почему не надо?

— Не знаю, что ты хочешь.

Она сжала губы, но не пояснила свое замечание.

Я внимательно смотрел на дорогу, но, бросая взгляды на ее лицо, видел, как под загаром проступал румянец волнения.

— Что происходит, черт побери? — не выдержал я.

— Спроси старшего инспектора, не меня.

— Спрошу, не волнуйся, — мрачно буркнул я.

Мы подъехали к другой деревне, ютившейся на склоне горы, более привлекательной и не такой заброшенной. Там работал ресторан „Красная шляпа“, и мы остановились пообедать, но я ел кое-как, а Эстель казалась какой-то рассеянной. Несколько раз она, похоже, хотела что-то сказать, но затем передумывала, путаясь в собственной нерешительности.

— Уезжай в Лондон, — наконец сказала она.

Я задумался над этим. Могло быть только две причины, почему Ле Бреву понадобилось охранять старую женщину с помощью жандармов, и одна туманней другой. Он либо защищал ее от кого-то, либо не хотел, чтобы она заговорила. В обоих случаях возникает вопрос: почему?

Мы долго сидели в тишине, в уютном ресторане, уставленном цветочными горшками. Эстель смотрела на меня поверх красно-белой скатерти. Окна были распахнуты настежь, чтобы хоть как-то освежить помещение.

— Заедем ко мне?