Шрифт:
Затем к присяжным обратился коронер Анвин:
«Этот жалкий человек, являющийся объектом нашего дознания, был помещен в тюрьму по подозрению в том, что является одним из преступников, совершивших страшные и самые бесчеловечные убийства. И это подозрение весьма усилилось благодаря тому, что произошло. Усилилось до такой степени, до какой можно подозревать человека, который ради того, чтобы избегнуть правосудия, решился на самоубийство. Всякое лишение человека жизни – убийство, если не будет доказано обратное. Закон трактует самоубийство как наихудшее из убийств, и данный случай является явным самоубийством.
Я рассмотрел, как вели себя те, кому поручили содержание под стражей несчастного, который является предметом нашего интереса, и не нашел их вины. Оставляю это на ваше усмотрение.
Теперь нам следует предать тело самоубийцы бесчестью и позору, как предписывает закон, и считать, что он сам наказал себя за свои преступления. Сказано же: “Не мстите за себя… но дайте место гневу Божию” [19] ».
19
Библия. К римлянам, глава 12, стих 19.
Весь следующий день, 28 декабря, магистраты Шэдуэлла ждали прибытия человека из Мальборо. Но тем не менее не сидели без дела. «Лондон кроникл» сообщала:
«Уильяма Эбласса, моряка из Данцига по прозвищу Долговязый Билли, заподозрили в том, что он был соучастником Уильямса, совершившего недавние убийства. Ему предъявили обвинение на основании того факта, что вечером, когда произошла расправа над Уильямсонами, он выпивал с преступником. Эбласс дал следующее объяснение.
Между тремя и четырьмя часами дня 19 декабря он прогуливался с приятелем по переулку возле “Грушевого дерева”, когда встретил Уильямса. Они вместе зашли в паб “Грушевое дерево” и выпили пива, за которое заплатил подследственный. Потом Уильямс и Эбласс проследовали к Уильямсонам в “Королевский герб”, где взяли пинту эля. Эбласс уже бывал там до этого. Присутствовали мистер Уильямсон и его служанка. Уильямс занялся чтением газет.
Оттуда они с Уильямсом направились к Эблассу, но чай, на который они рассчитывали, еще не был готов, и они взяли кувшин эля в пабе “Герцог Кентский”. На этот раз платил Эбласс. Из паба они ушли часов в шесть и, переместившись в “Черную лошадь” на Нью-Грейвел-лейн, выпили четыре стакана джина с водой в компании высокого мужчины в синем сюртуке, чье имя Эбласс не запомнил. Много разговаривали, но не касались темы убийства Марра. Когда расставались, Эбласс распрощался с Уильямсом у дверей и тот пошел по улице. Было это, насколько запомнил Эбласс, в промежутке между восемью и девятью вечера.
Капитан “Роксбургского замка”, судна, на котором Эбласс и Уильямс приплыли из Рио-де-Жанейро и на котором Эбласс поднял бунт, поинтересовался, что сталось с его женой и двумя детьми. Эбласс отрицал, что когда-либо был женат, но признался, что разрешил одной женщине принять его фамилию и получать часть его жалованья. На вопрос, каким образом он кормится с тех пор, как несколько месяцев назад сошел с корабля, ответил, что после того, как закончились деньги, закладывает одежду. Говорил вполне уверенно и заявил, что вечером, когда убили Уильямсона, находился дома, что могут подтвердить несколько свидетелей. Чтобы установить справедливость его слов, к упомянутым им людям был немедленно направлен посыльный и возвратился с хозяйкой дома, где жил Эбласс, и его соседом по комнате. Оба не колеблясь заявили, что в первый раз он заглянул проверить, не готов ли чай, а в десять окончательно вернулся домой. За полночь находился вместе с ними, пока не разнесся слух, что произошло убийство. Услышав это, Эбласс воскликнул, что знаком с теми, кто стал жертвами, и пошел наводить справки. Вскоре он возвратился и подтвердил печальные новости.
Удовлетворившись этими свидетельствами, выполняющий в тот момент в суде обязанности председательствующего магистрата Маркленд снял с Эбласса обвинения и распорядился его отпустить».
Однако впоследствии кое-кто подверг алиби Эбласса сомнению. Магистраты Шэдуэлла тем временем продолжали поиски предполагаемого соучастника Уильямса в другом направлении. И когда в субботу в девять из Мальборо прибыл человек, проехав в холод четырнадцать часов, суд с нетерпением возобновил заседание. Прибывший назвался Томасом Кэхиллом.
Обстоятельства его ареста были привычно знакомыми: его взяли, когда на нем была закапанная свежей кровью, разорванная у воротника и на груди рубашка. Он удивительно напоминал внешностью того, кто, по описанию в объявлениях, бежал от дома Уильямсонов. Такой же крепкий, ростом примерно пяти футов десяти дюймов, с рыжеватыми волосами и рыжими бакенбардами и очень похожий на повесившегося негодяя Уильямса, отмечала «Таймс», словно этот факт его в чем-то уличал. К тому же новый подозреваемый говорил с заметным ирландским акцентом, и вскоре стало очевидно, что он законченный врун.
Магистраты из Мальборо уже успели выяснить, почему на подозреваемом была разорвана рубашка: он ввязался в драку в редингском пабе. Однако где он был ночами, когда произошли убийства? – спросил у него Маркленд. Кэхилл ответил, что снимал жилье у человека по имени Уильямсон в доме номер 121 по Рэтклифф-хайуэй. По названному адресу отправили рассыльного и установили, что человек с такой фамилией там не проживает. Маркленд нисколько не удивился. У него уже, как он заметил, имеются сомнения по поводу «чистоты помыслов подозреваемого». На что задержанный охотно и весьма хладнокровно ответил такое, отчего рассеялись последние сомнения магистрата. Да, он все солгал и в Лондоне никогда не жил.
«Маркленд: В таком случае что мне о вас думать? Неужели вы надеетесь, что после подобного признания я поверю хоть одному вашему слову?
Подозреваемый: Не представляю, ваша честь. Только учтите: я неповинен в убийствах, как нерожденное дитя. И буду говорить только правду. А то, что тут наврал, – то только потому, что хорошо знаю, что непричастен к злодеяниям и легко сумею опровергнуть все обвинения».
Теперь Кэхилл утверждал, что дезертировал из полка ирландской милиции и в то время, когда совершались убийства, проживал в Ромфорд-роу, графство Эссекс. Маркленд не спешил ему поверить.
«Маркленд: Что вы сделали с военной одеждой?
Подозреваемый: Между Ромфордом и Ромфорд-роу я встретил еврея и купил у него вот этот сюртук, что сейчас на мне. А обмундирование выбросил.
Маркленд: Какой, вы сказали, это был день?
Подозреваемый: Суббота, ваша честь.
Маркленд: Сэр, я вижу, вы опять за свое. Пытаетесь меня уверить, что купили у еврея сюртук в субботу? Что-то у вас не сходится. Самый последний еврей не станет заниматься в субботу торговлей.
Подозреваемый: Я принял его за еврея. Темноволосый мужчина, он продавал поношенную одежду».
Должно быть, в Хертфордшире и Йоркшире, где Маркленд и Кэппер набирались первого опыта в качестве магистратов, было не много подобных кэхиллов, поэтому долгий допрос, зачастую не имевший никакого отношения к делу, демонстрирует полное отсутствие взаимопонимания между ними. Кэхилл явно старался подыграть трем легковерным джентльменам и тщетно пытался дать им понять, что его история о жене в Бате и последующих военных злоключениях несусветная чушь. Судьи ставили его в тупик не меньше, чем он их – наглый, не желающий покаяться негодяй.
Затем вызвали ночного сторожа Ингэлла – одного из тридцати пяти пожилых мужчин, нанятых приходом Святого Георгия. Он показал, что в ночь, когда убили Уильямсонов, с девяти вечера до семи утра подозреваемый никак не мог находиться в постели, поскольку он видел его в расположенном неподалеку пабе миссис Пичи «Новый журавль». Это было примерно в одиннадцать часов. За миссис Пичи послали и попросили постараться вспомнить вечер 19 декабря. Женщина задумалась, а затем сказала, что в пивной зал заходил мужчина неприятной наружности – потребовал пинту пива и хлеба на пенни. «А теперь, миссис Пичи, – обрадовался обнадеженный Маркленд, – пожалуйста, оглядитесь. Нет ли в этом зале человека, который в тот вечер заглядывал в ваш дом?» Женщина указала на Кэхилла. Очень похож, но она не уверена. А вот у ее дочери сомнений не было – это был в самом деле Кэхилл. Тот сделал необыкновенно удивленное лицо и принялся доказывать свое алиби – пытался убедить магистратов, что был в это время дома в Ромфорд-роу. Но время было уже позднее, и заседание суда отложили.