О беспристрастности следствия не могло быть и речи – командующий отчего-то был свято убеждён, что бедолага-капитан всех виноватее. Хотя он и «левака» не подсаживал, и при исполнении не напивался, и от маршрута не отклонялся, и следовал согласно командировочным документам, и злополучный вертолёт не пилотировал. Да, канистры со «шлёмой» припёр. Но ведь и выпить вообще-то только он право-то и имел!.. И это всё очень командующего раздражало, потому что «вертушку» в результате один хрен угробили!!!

После первого же ответа капитана на вопрос Гены ГАГ (вполне невинного, кстати), командующий запустил в капитана авторучкой. Секунд через пять-семь – малахитовым стаканчиком из настольного прибора, в котором было много-много остальных авторучек и карандашиков. Затем командующий выдвинул капитану следующую альтернативу – или в народное хозяйство, кукурузу опылять, или при погонах, да… но командиром взвода караульных собак. И стал примериваться к стеклянной пепельнице с якорем на донышке, размером эдак с полкирпича. Видимо, капитан чисто инстинктивно уже выбрал для себя кинологическое поприще, так как в самом облике его проступило что-то собачье – усы он над столом уж не показывал больше, а глаза его преданно и зорко следили за командующим, как бы выжидая, что тот вот-вот отвернётся, и со стола можно будет что-нибудь спереть. На прямые оскорбления капитан примирительно поигрывал бровками, а на особо выдающиеся рыки – едва слышно взвизгивал и даже скулил.

В конечном итоге капитан был схвачен, будто за ошейник, за ворот рабочей куртки и на пинках командующего вынесен за пределы каюты. Гена ГАГ, отчего-то получивший извращённое впечатление о значимости своей текущей миссии, заботливо собирая авторучки и карандашики в чудом уцелевший малахитовый стаканчик, мягко попенял командующему, что, мол, прочие документы осталось лишь печатью войсковой части заверить, а с капитаном-то и не закончили вовсе…

– Штттэ?.. – сказал командующий, как бы только что обнаружив, что он в каюте не один.

И тяжело поднимаясь, добавил, – А-а… Ну, я те щас заверю…

Для начала командующий продемонстрировал Гене кулак, размером с приёмо-излучающее устройство буксируемой гидроакустической станции «Платина». А затем поотнимал у него все бумажки – надписанные и нет – включая и толстый справочник, и его личный, Генин блокнот, обнаруженный после тщательного досмотра в грудном кармане его кителя. Потом изобретательность командующего иссякла и он, надавав Гене всё тех же пинков, выгнал из каюты и его.

Генерал закурил и, обхватив тяжёлую крепкую голову обеими руками, глубоко задумался. Ежели причина утраты МИ-восьмого, которая тут вот из всех этих бумажек вырисовывается, наверх пойдёт, то разбираться с ним, с командующим авиацией Балтфлота, будет уже не Командующий самим Балтфлотом… Вернее, нет – не так. Разбираться будут уже не с ним, с генералом, а как раз с Командующим Балтфлотом. И ему, этому самому Командующему Балтфлотом, очень повезёт, если разбирательство это будет на уровне Главкома, а не повыше чуток. А вот для него, для генерала то есть, при таком раскладе уже никакого «повезёт-не повезёт» не вытанцовывалось. И вздохнув, генерал снова вызвал к себе командира экипажа вертолёта.

Тот опять пришёл мрачный, но начал было аж докладать о прибытии. Генерал оборвал его жестом и кивнул на стул. Затем подумал, что если и были у парня сигареты, то наверняка пропали все, и перебросил через стол пачку «Европы». Югославскую «Европу» можно было раздобыть только в «Альбатросе», и потому до сих пор «летуна» ей и не угощал никто. Командир экипажа уже несколько часов видел себя в СИЗО и задним числом демобилизованным, так что особенно такого гостеприимства не оценил. Наоборот – всё это как-то смутно напомнило ему ритуал с «последней папиросой». Он сосредоточенно смотрел под ноги и часто-часто затягивался.

– Майор, ты себе сумму начёта хоть приблизительно-то представляешь? – спросил его генерал.

Тот машинально кивнул, но волна холодного ужаса откуда-то из-под кишечника тут же вдарила по вискам и чуть было не устремилась обратно, да так, что майор рефлекторно поджал ягодицы – перед глазами мигом возникли голодные глаза жены и дочурок!

Сколько эта летающая «железяка» стоила, майор не знал. Не знал он, и сколько она будет стоить по решению суда. Просто он живо представил себе, как ежемесячно начальник финчасти корчит ему рожи и показывает язык, отправляя почтовым переводом его, майорскую, зарплату куда-нибудь туда, где чётко, до копеечки, бдят – расплатился майор с державой или нет. Адрес майору почему-то виделся не иначе, как «Москва, Кремль…», а почтовые переводы – повторяющимися из месяца в месяц, из года в год, из десятилетия в десятилетие… И это при его-то офицерской зарплате!.. А при… Так. Стоп. Какая там, на лесоповале, может быть «офицерская» зарплата? Материальный ущерб в особо крупных – это ж с конфискацией, вроде, и без всяких «при»?.. Ррраз – и никаких тебе больше товарно-денежных отношений с горячо любимой родиной.

Майор перестал судорожно затягиваться и стал ме-е-едленно, со страхом и надеждой поднимать на командующего глаза. Поднял и… ничего утешительного не увидел – генерал, сложив перед собой руки, внимательно изучал ближайший к нему левый угол стола.

– А… а… есть вариант, что… не посадят… нас?.. – еле выдавил майор.

– Кого это – «нас»? – генерал склонил голову к плечу и посмотрел на него чуть насмешливо.

– Ну… меня… Ребят моих… – майор облизнул пересохшие губы, но облегчения не ощутил.