5 сентября 1832 года начальник штаба главнокомандующего в Варшаве генерал-лейтенант Кривцов направил на имя генерал-адъютанта Бенкендорфа отношение следующего содержания:

«…Чиновник 5-го класса Сагтынский, служивший до мятежа в бывшем Главном штабе Е. И. Выс-ва, в Бозе почивающего Государя Цесаревича, отправляясь ныне по разрешению Его Светлости господина главнокомандующего Действующей армии генерал-фельдмаршала [Паскевича] в С. – Петербург, желает иметь честь служить под начальством Вашего Высокопревосходительства.

Как сей чиновник по отличным его познаниям и благонадежности во время служения его при Блаженной памяти Государя Цесаревича заслуживал всегда особенное доверие начальства и по всем возлагаемым на него поручениям, особливой тайны требовавшим, оказывал усердие и успех, а потому, отдавая полную справедливость сему чиновнику, с равным усердием и успехом исполнившему и последнее, возложенное здесь начальством на него поручение по Комиссии, учрежденной в Варшаве под моим председательством для разбора и приведения в порядок расстроенных во время мятежа дел по Главному штабу и Канцелярии Блаженной памяти Государя Цесаревича, долгом моим поставляю всепокорнейше предать таковое засвидетельствование благоуважению Вашего Высокопревосходительства…» 122

В середине сентября 1832 года Сагтынский был уже в Петербурге, где, прежде чем явиться для представления графу Бенкендорфу, получил Аттестат, подписанный генералом от инфантерии графом Дмитрием Дмитриевичем Курутой, «состоящим при особе Е. И. В.». Генерал хорошо знал Сагтынского с той поры, когда служил в Польше при великом князе Константине Павловиче в качестве начальника его Главного штаба.

В 1831 году Курута принимал участие в подавлении польского восстания. «За мужество и храбрость» в сражениях под Вильно и на Понарских высотах он был награжден орденом Св. Георгия 3-й степени и получил императорский вензель на эполеты. В конце 1831 года Николай I вызвал его в Петербург и назначил состоять при своей особе.

В Аттестате, подписанном генералом Курутой, отмечалось, что чиновник 5-го класса Сагтынский «в продолжение свыше пятнадцатилетнего времени вел себя всегда беспорочно и весьма достохвально, продолжал служение с отличным усердием, рвением, рачительностью и знанием; все возлагаемые на него поручения исполнял с успехом и с пользой для службы, чем обратил на себя внимание Начальства, а наипаче Блаженной памяти покойного Государя Цесаревича, по повелению которого употребляем был по секретным и другим важным делам, требовавшим расторопного и благонадежного чиновника» 123 .

Далее Курута отметил «отличное усердие и деятельность» Сагтынского в приведении в порядок расстроенного за время восстания делопроизводства Главного штаба и Канцелярии Польского наместничества. «В засвидетельствование чего с особенным удовольствием дан сей [Аттестат] подписанием моим и с приложением герба моего печати», – завершал свою рекомендацию генерал Курута 124 .

С такими поручителями, как генералы Кривцов и Курута, Адам Сагтынский мог быть уверен в том, что его карьера будет успешно продолжена.

Вскоре после аудиенции у Бенкендорфа, на которого поляк произвел самое благоприятное впечатление, 28 ноября 1832 года состоялся высочайший указ о зачислении статского советника Сагтынского чиновником «для особых поручений» с ежегодным окладом в пять тысяч рублей. Правда, первое время он будет состоять не при Третьем отделении, а при Военном министерстве. Дело в том, что Сагтынскому поручили привести в порядок поступившие из Варшавы в Военное министерство документы и ценности, принадлежавшие ранее великому князю Константину Павловичу. Он с успехом справился с поручением, заслужив «Высочайшее благоволение». А в январе 1834 года Сагтынский удостоится ордена Св. Станислава 3-й степени.

С этого времени он на долгие двадцать два года обосновался в Третьем отделении. В ноябре 1836 года Сагтынский будет произведен в действительные статские советники. Помимо чинов, ревностная служба Сагтынского будет отмечаться орденами, высочайшими благодарностями и пожалованием земель 125 .

Адам Александрович Сагтынский был закоренелым холостяком, но в отличие от многих из них он вел уединенный образ жизни, сторонясь женского и прочего общества. В Варшаве, а потом и в Петербурге он проживал с двумя своими сестрами, старыми девами. Наверное, они были его единственными преданными друзьями. Со временем Сагтынский приобретет в Петербурге каменный дом, который будут вести его сестры, окружившие единственного брата всеми возможными удобствами. Он отвечал им самой трогательной заботой. Когда умрет старшая из сестер, он останется с младшей, к тому времени ослепшей, и все свободное от службы время будет проводить с ней.

Александр Иванович Герцен, встречавшийся с Сагтынским в 1840 году, описывает его следующим образом: «старик, худой, седой, с зловещим лицом», говоривший «каким-то зловещим голосом». Правда, в другом месте у Герцена Сагтынский уже заговорил «апатическим голосом, с притязаниями на тонкую учтивость» 126 . Кстати, тот же Герцен, не имевший никаких оснований любить жандармское ведомство и его служителей, признал, что Сагтынский предупреждал его быть осторожнее в разговорах. «Почем вы знаете, – наставлял он Герцена, – что в числе тех, которые с вами толкуют, нет всякий раз какого-нибудь мерзавца, который лучше не просит, как через минуту прийти сюда с доносом» 127 .