Он повернулся кругом, раза три, прежде чем остановился, боясь, что головокружение начнется снова.

Самолет исчез.

Его там не было. Он был совершенно уверен, что он лежал здесь, примерно в пятидесяти футах от этого камня, самого высокого из всех; он заприметил этот камень сразу, в качестве ориентира, чтобы потом держать по нему направление.

Он вышел на место, где — он был в этом убежден — «Долли» опустилась на землю, и медленно обошел камни по широкому кругу, глядя в одну сторону, потом в другую, со все возрастающим недоумением.

Мало того, что самолет пропал — его, казалось, никогда там и не было. Никаких следов, ни вмятины в густой луговой траве, не говоря уж о бороздах и выемках в земле, которые такая авария должна была бы оставить.

Может, он просто вообразил себе ее присутствие? Принял желаемое за действительное?

Он потряс головой, чтобы в мозгах прояснилось, но на самом деле все и так было ясно.

Жужжание и нытье в ушах прекратились, и, хотя он по-прежнему был весь в синяках, и немного болела голова, чувствовал он себя уже намного лучше.

Он медленно прошел вдоль камней, по-прежнему внимательно глядя вокруг, и чувство холодного круговращения росло где-то совсем глубоко в утробе. Самолета, к разэтакой матери, там не было.

Проснулся он утром, совершенно не понимая, где находится.

Он лежал, свернувшись калачиком на траве; до него только смутно дошло — ее запах.

Запах травы, на которой пасут скот, потому что совсем рядом с ним лежала большая коровья лепешка — и достаточно свежая, чтобы пахнуть тоже.

Он осторожно вытянул ногу. Потом руку. Перекатился на спину, и ему стало лучше, когда он почувствовал под головой что-то твердое, хотя небо над головой было головокружительно пустынным…

Это была мягкая, равнодушная, бледно-голубая пустота. И ни следа облаков.

Как долго все это продолжалось?..

Толчок тревоги заставил его привстать на колени, и тут же яростно-желтый укол боли за глазными яблоками усадил его снова — он охнул и задохнулся, сыпля проклятиями.

Еще раз. Он подождал, пока дыхание станет устойчивым, потом рискнул приоткрыть один глаз.

Ну, конечно, это еще Нортумбрия, ее северная часть, где вздымающиеся поля Англии разбиваются о негостеприимные скалы Шотландии.

Он узнал эти чередующиеся гряды холмов, покрытые сухой травой, то и дело перемежающиеся скалами, и вздымающимися в небо зубчатыми утесами.

Он сглотнул, и крепко потер обеими руками голову и лицо, уверяя себя, что до сих пор все было реально…

Себя он реальным никак не чувствовал.

Даже после того, как тщательно пересчитал все пальцы на руках и ногах, и некоторые интимные части тела — их он пересчитал дважды, на всякий случай — он все еще чувствовал, будто что-то самое важное было упущено, оборвано, и оставлено позади.

В ушах у него звенело, как это случалось всякий раз, после особо активного загула. Почему? И что такое он все время слышал?

Он обнаружил, что двигаться теперь стало намного легче, и ему удалось осмотреть весь купол неба, сектор за сектором.

Там по-прежнему ничего не было. Не было даже воспоминаний о чем-то.

И все же в голове у него продолжало гудеть и звенеть, и кожа на теле покрылась мурашками от волнения.

Он крепко растер руки, чтобы заставить их действовать.

Cutis anserina. Вот правильное название гусиной кожи; Долли не раз говорила ему об этом.

Она завела себе маленький блокнотик, и записывала в него слова, на которые наткнулась во время чтения; а читала она запоем.

Брала крошечного Роджера к себе на колени, чтобы почитать ему, особенно после чая, и он таращил на нее круглые глазенки, совсем как Бонзо на цветных картинках из его потрепанных книжек.

Мысли о семье заставили его снова встать на ноги; его все еще шатало из стороны в сторону, но теперь ему было гораздо лучше — да, безусловно, лучше, хотя он все еще чувствовал, что кожа как будто не совсем подходит ему по размеру.

Самолет, где же он?

Он огляделся. Никакого самолета видно не было. Нигде.

Тогда он вернулся к собственной персоне, потому, что от голода ему сводило желудок. Вот это уже действительно была реальность.

Ночью он уверял себя, что просто спит, или галлюцинирует — прилег, чтобы восстановить силы, и вот, должно быть, заснул…

Но теперь он проснулся, никакой ошибки, ошибкой было бы думать как-то иначе; вниз по спине пробежали какие-то букашки, и он злобно зашлепал руками, пытаясь их раздавить.