Николай Александрович Букреев — бывший скаутмейстер, из белых, дипломат и политик. В 1923 году судился за взяточничество. На суде заявил, что он воровал и брал взятки, чтобы помочь голодающим и больным. Был приговорён к расстрелу, но, по требованию рабочих слободки Романовка (Одесса), где Б. пользовался большим авторитетом, смертная казнь была заменена ему 10-ю годами. Б. был капитаном местной футбольной команды. После 3 лет тюремного заключения выпущен и вновь поселился в Романовке. Очень осторожен, гостям из-за кордона сразу рассчитывать на его „сердечный“ прием нельзя.

Сергей Леонидович Капнист, граф, один из бывших директоров Русско-французского банка. На советской службе не состоит. Зарабатывает на жизнь частным рисованием плакатов и диаграмм. В 1933 году был арестован ОГПУ. После 6-месячного заключения его освободили по причине заболевания туберкулёзом. Капнист жил в Одессе на ул. Маразлиевской. При встрече с ним ваш человек должен сослаться на И. Солоневича, упомянув о том, как Капнист вместе с И. С. и Сергеем Львовичем Войцеховским собирали почтовые марки, как Капнист читал Ивану свой философский труд и демонстрировал иллюстрированное от руки издание „Луки Мудищева“».

Несмотря на все проявления доброй воли со стороны Солоневичей, их «медовый месяц» с болгарским отделом РОВСа продолжался недолго. Генерал Добровольский продолжал слать из Гельсингфорса тревожные предупреждения, неустанно призывая: «Будьте с братьями осторожней, они не те, за кого себя выдают».

Для «внутренней линии» РОВСа выявление тайных связей Солоневичей с НКВД стало своего рода наваждением. Для начала стали перлюстрировать почтовую корреспонденцию братьев. Контролю подвергались даже письма, приходившие из газет Швеции, Дании, Соединённых Штатов и других стран с просьбами о предоставлении статей для публикации. Часть корреспонденции Солоневичей поступала на Центральную почту «до востребования», часть — на адрес штаб-квартиры РОВСа в Софии, — Оборище, 17. На почте письма вскрывали и копировали люди Браунера, в РОВСе эта задача была поручена «Ворону». К нему же, для приобщения к «наблюдательному делу», попадали материалы перлюстрации от Браунера.

Общими усилиями фиксировались все подозрительные аспекты поведения Солоневичей. Составлялись также «контрольные карточки» на лиц, с которыми они переписывались. Среди корреспондентов были чех А. Рудольф, бывший референт Комиссии внешних сношений в Праге (знакомый Тамары Солоневич); журналист Ксюнин; Ольга Курпатова-Хольстрем, подруга Бориса по Гельсингфорсу; Войцеховский из Варшавы и многие другие.

Насторожил «внутреннюю линию» РОВСа и переезд в Софию Тамары. Фосс предположил, что она привезла братьям «директивы НКВД». Подозрения были подкреплены тем, что во время прогулки по Софии Солоневичи фотографировались неподалёку от полпредства: вначале на фоне царского дворца Бориса III, потом — на ступенях собора Александра Невского. Браунер высказал мнение, что таким образом «семейка» подавала некие условные сигналы. В мании подозрительности он ни в чём не уступал Фоссу. Всё, что делали или только собирались делать Иван и Борис, вызывало у Браунера смутную тревогу. По малейшему поводу он писал на Солоневичей донесения, адресуя их на имя начальника военной контрразведки. Вот типичный документ подобного рода:

«Имеются сведения, что некоторые общественные деятели собираются обратиться к генералу Лукову с просьбой о субсидировании и моральной поддержке издания на болгарском языке книги Ивана Солоневича, бежавшего из СССР. Рекомендуется воздержаться от подобного рода поддержки во избежание компрометации имени господина Военного Министра, т. к. Иван Солоневич и его брат Борис являются лицами сомнительными в смысле большевизма. Имеются также предварительные данные о том, что они собираются направить Его Величеству доклад с предложением организовать антибольшевистскую работу в области пропаганды».

Вскоре после переезда Солоневичей в Болгарию по настоянию Бермана в Одесском ОГПУ приступили к проработке операции по захвату и вывозу «кого-либо» из Солоневичей. Капитаном торгового парохода «Керчь» был агент «Бажов», в прошлом — помощник Бориса в одесской скаутской организации. Выполняя задание органов, «Бажов» в начале лета 1936 года во время очередного рейса отправил из румынского порта Констанца письмо на редакцию «Голоса России». Борис тут же написал ответ на обусловленный адрес в Антверпене. Он задал вопросы о «ситуации» некоторых общих знакомых по Одессе, просил бывшего соратника-скаута разыскать живущего в Ялте отца, расспросить его о житье-бытье и помочь в налаживании переписки с ним.

Осенью 1936 года в Софию пришло ещё одно письмо от «Бажова». На этот раз ему ответила Тамара, пояснив, что братья этого сделать не могут, так как «уехали в Европу». Иван и Борис в октябре выехали на две недели в Югославию для чтения лекций, а Юрий отправился в Вену, чтобы приступить к учёбе в Художественной академии, той самой, которая в своё время дважды отвергла Гитлера. Очередные номера газеты в отсутствие мужчин готовили к выпуску Тамара и Ольга Курпатова-Хольстрем [113] , приехавшая из Финляндии «в гости» к Борису. Им помогал секретарь редакции Николай Михайлов [114] .

В письме Тамара интересовалась у «Бажова», можно ли через него организовать переброску «Голоса России» в СССР, и предложила сделать переписку более регулярной. Ещё она, нарушив табу братьев на упоминание имени младшей сестры, попросила навести справки о судьбе Любови Лукьяновны Солоневич [115] .

Письмо Тамары давало украинским чекистам хорошие зацепки для продолжения оперативной игры: Солоневичей можно было заинтересовать перспективой налаживания связи с родными. Тем не менее на Лубянке приняли решение о приостановлении одесской операции. Резидент Яковлев в Софии успешно вёл игру против Солоневичей, и в Москве не хотели рисковать, вводя в дело «Спортсмены» новую агентуру. «Бажов» исчез так же внезапно, как и появился. Писем от него Солоневичи больше не получали…