Шрифт:
Колышко, авантюрист по натуре, решил заработать на немцах, но проявил неосторожность и попал в поле зрения русской агентуры в Швеции. От расстрела его спасла Октябрьская революция. У новой власти претензий к Колышко не было, и он оказался на свободе. С большевиками фельетонист, однако, не «сработался». Он уехал в эмиграцию, сумев вывезти солидный капитал, с которым можно было начать новую жизнь. Но деньги были растрачены на несерьёзные коммерческие афёры, и в итоге Колышко оказался у разбитого корыта, на содержании женщины, последней поклонницы его таланта [103] .
103
См. подробнее: Крымов В. Портреты необычных людей. Paris, 1971. С. 151–157.
За несколько недель до смерти Колышко направил Ивану Солоневичу письмо с предложением услуг [104] . Этот документ целесообразно привести целиком, потому что он отражает первую реакцию Русского Зарубежья на начало публицистической деятельности Ивана и Бориса Солоневичей, даёт профессиональную оценку содержанию «Голоса России»:
«Глубокоуважаемые господа Солоневичи, жил я с Вами в концлагерях, живу с Вами и сейчас в Вашем подвиге не менее тяжком, чем бегство. И вместе с Вами перенёс тяжёлую обиду губителя нашей Родины, подлеца из подлецов, политического Смердякова и литературного хама — Милюкова (меня он оклеветал и омерзил раньше, чем Вас, ибо я раскрыл его суть и с ним боролся ещё в Царской России, обок с Дорошевичем).
Ваш корреспондент — один из старейших публицистов и драматургов, ближайший сотрудник „Русского слова“ (Баян), „Нового времени“, „Петербургских ведомостей“, „Белорусских ведомостей“, „Гражданина“ — под другими псевдонимами, автор пьесы „Большой человек“, ближайший сотрудник Витте по его реформе 17-го октября и пр. и пр., как пишут про знатных особ. Сейчас эта „особа“ старая рухлядь, облаянная, больная, нищая, доживающая свои дни на Лазуревом берегу — подлейшем из уголков подлой, хотя и прекрасной Франции.
Плоть моя гаснет, но дух ещё жив и, уверяют, не притупилось ещё перо (не мне судить). Я много пишу (для корзины), ибо — не могу молчать. Мой шкаф полон статей и мемуаров, о которых многие отзываются ласково (например, Бунин), но которые, очевидно, никому сейчас не нужны (впрочем, их охотно печатают в Америке и Азии, само собой разумеется, не платя). Моя главная (и единственная почти) тема — большевики. И если Вы исчерпали их плоть, то я думаю, что исчерпал их дух. И они меня знают, убили двух моих сыновей. Если бы случилось чудо и мне Бог послал бы средства для издания всего того, что написано о большевиках за эти 15 лет, думаю, более сильного обличения, ИДЕЙНОГО, их дел — не было бы.
Но чудес уже нет, чудо уже то, что Вы и я живы, копошимся. Что-то изрекаем вне достижения Сталиных и Милюковых. Кто-то прислал мне Вашу газету, и я с радостью её прочёл. Очевидно, это не газета, как я понимаю газету (после 40 лет газетного сотрудничества), а вопль души, крик сердца. Здоровая затрещина Сталиным и Милюковым — затрещина достаточной физической силы и моральной чистоты господ Солоневичей. В России [были] „господа Головлевы“, но были и господа Солоневичи. Это был мой тип, и крупицы его я находил во Власе Дорошевиче, что меня с ним и связало. Будучи сам хворым, я всегда любил здоровых. В Ваших очерках меня больше всего привлекала Ваша здоровость [антиневрастения], ибо сам я — неврастеник…
Прочтя Вашу газету, я порылся в шкафу и нашёл одну из бесчисленных статеек на Вашу тему и шлю её Вам. Делайте с ней, что хотите. Я лишь как Добчинский норовлю запечатлеть, что первым изрёк „А“ не Вы, господа Солоневичи, а хворый, старый, облаянный Рославлев — Баян — Серенький и проч.
Вот и всё. Бывайте здоровы и жарьте. Как все бывшие люди, я люблю мечтать и вспоминать. Вспоминаю о гонорарах у Суворина и Сытина (до 4-х тысяч золотых рублей в месяц), о пышном особняке в Питере, о вечерах у Витте и прочем. А мечтаю я, что господа Солоневичи печатают свою газету не в переулке Софии, а на большаке Ниццы, что к физической силе Солоневичей приложит остатки своей литературной силы Рославлев — Баян, а какая-то фея посыплет на них хоть и подлыми, но полноценными франками, и весть о делах и словах Солоневичей и Колышко пройдёт по всей иудо-масонской Европе и Америке, и не зарастёт к ним народная тропа.
На сих мечтаниях позвольте пожать 3 пары здоровых и честных рук и остаться Вашим читателем.
Иосиф Иосифович Колышко».
104
И. Колышко — И. Солоневичу (от 11 августа 1936 года).
Несмотря на косые взгляды завистников («не успел приехать, а уже гребёт деньги!»), анонимные телефонные звонки и подмётные письма с угрозами (работа чекистов?), Иван Солоневич выдерживал политическую линию газеты, заявленную в редакционной статье первого номера. Поток писем, которые приходили из самых далёких мест русского рассеяния, вдохновляли его, подтверждали, что ориентация на рядового читателя, а не «командиров» и «осколки прошлого», себя оправдывает.
В период становления газеты Солоневич довольно часто сам отвечал на письма читателей, предлагая «наиболее толковым» из них стать распространителями «Голоса России». В Китае эту работу взялся выполнять Александр Валерианович Зайцев. Солоневич писал ему:
«И радостно, и лестно знать, что работаешь не впустую и что на всех пяти шестых земной суши раскидано так много хороших настоящих русских людей, которые, думаю, себя ещё покажут. Думаю также, что время для этого „показа“ приближается: кремлёвская сволочь собирается, кажется, окончательно перегрызть глотки друг другу. Что же касается эмиграции, то, что я писал, относилось, собственно, не к русским людям вообще, а к их партийному „возглавлению“. Средняя же эмиграция, по-моему, никакого равнодушия к России не проявляет. Наоборот, те тысячи подписчиков, которых мы уже имеем, и те десятки писем, которые получаются каждый день, — показывают, что порох в пороховницах ещё есть… Мы же изворачиваемся, как можем, и как будто неплохо изворачиваемся» [105] .
105
И. Солоневич — А. Зайцеву (от 10 сентября 1936 года).
Через газету на Ивана Солоневича вышли некоторые друзья детства и юности. Больше всего он был рад весточке от Д. М. Михайлова, который помогал Зайцеву распространять «Голос России» в Тяньцзине. Солоневич незамедлительно ответил ему:
«Моё [первое] письмо, по-видимому, до тебя не дошло. Я там очень сильно ругался за то, что у тебя хватило духу ещё напоминать о себе: помню ли я, дескать, такого-то Михайлова? Не только я помню, но даже и Юра решительно всё о тебе знает, и когда мы получили твоё письмо, то Юра сплясал индийский танец от радости. Я был совершенно уверен, что ты совсем пропал-погиб на войне. Все мы сейчас в Софии — я, Борис, Юра и жена. Вадя погиб в армии Врангеля. Отец остался в России, и о нём я давно не имею решительно никаких сведений. Мы все каторжно работаем над газетой, но спорта не забрасываем. Как-нибудь снимемся, и я пошлю тебе наши спортивные фотографии. Борис выступает на поприще профессиональной борьбы, вес у него 92 кг, и тренирован он зверски. Я сильно поддался, но пудов пять с половиной, а то и все шесть ещё толкну. Юра тоже крепкий парень, спец по плаванию и лыжам. Так что все мы находимся в бодром виде, спортивный дух из нас не выветрился…
Теперь насчёт „Голоса России“. Я знаю, что ты никогда не был газетным представителем, но моя газета базируется на просто русских людях, а не жидовских агентствах, которые и сейчас пытаются её задушить. Не задушат! А самоё „представительство“ очень простое: нужно ознакомить с газетой возможно больше русской публики, собрать с них подписную плату из расчёта 1 франк за номер (через банк или вложить в заказное письмо) — за 10–20 номеров вперёд и эти деньги высылать мне. Вот и всё. Хорошо бы поместить объявление о газете в тех местах, где околачиваются русские эмигранты. Я думаю, что в Тянь-Тзине можно набрать сотню подписчиков. Мы регулярно шлём на твой адрес 20 экземпляров, выслали уже 11 номеров. Постарайся собрать и за эти номера, у нас с деньгами пока ещё туго.
Борис ездит по Болгарии с борьбой и выколачивает монету для газеты. Кажется, есть перспективы, что ему удастся перебраться во Францию. Все мы здесь записались в русский „Сокол“, но пока ещё не работаем там, т. к. на лето он прекращает работу. Книгу („Россия в концлагере“. — К. С.) я тебе тоже вышлю в 2-х экземплярах. Ты её продай, когда прочтёшь. Но с ней получилось кисло: выпустил слишком мало и теперь не хватает. Все мы коллективно целуем тебя и жмём лапу. Напиши, как устроилось у тебя со службой, — хотя наш брат спортсмен не пропадёт.
Твой Ваня Солоневич».
Переписка с читателями газеты помогала Солоневичу лучше ориентироваться в настроениях русских эмигрантов, оценивать степень влияния «Голоса России» на Русское Зарубежье, выявлять те проблемные вопросы, которые чаще всего обсуждались в эмигрантской среде.
На первом этапе издания «Голоса России» Иван Солоневич добился того, чего хотел: и в главных центрах, и в «глухих углах» Русского Зарубежья с жадностью прочитали, обсудили и по достоинству оценили их «коллективный семейный рапорт» о том, что на самом деле происходит в Советской России. Рапорту и аналитическим обзорам советской жизни поверили, что способствовало росту уважения к «коллективному» имени Солоневичей. По словам Бориса, «русские люди увидели и, так сказать, проверили „чувство локтя“ с теми, кто вырвался „с того света“, и этот личный контакт закрепил, казалось, навсегда сердечную и политическую связь эмиграции с Солоневичами».
В конце июля 1936 года Иван обратился к начальнику Отдела пропаганды РНСД [106] барону Александру Меллер-Закомельскому (Мельскому) [107] с идеей сотрудничества в распространении газеты «Голос России» и изданий РНСД. Но самым главным в письме было предложение о создании антибольшевистской коалиции.
Имя Мельского было «на слуху» в эмиграции, книги его, посвящённые главным образом «еврейскому вопросу», имели широкое хождение. Особо популярными были его труды «Евангелист, ненависти. Жизнь Карла Маркса» и «Политическая критика марксизма». Пользовались успехом лекции Мельского: «Православие и политика», «Масонство в свете испанских событий», «Эмиграция в Германии и Европе в борьбе с тёмными силами».
106
Российское национальное и социальное движение (РНСД) — создано в 1935 году полковником Н. Скалоном. В программе суть движения определена так: «Российский национал-социализм есть, прежде всего, — стихийный национализм, требующий подчинения интересам нации как высшей ценности и государства, охраняющего его как форма, всех личных, классовых, сословных или профессиональных интересов». Отделения РНСД действовали во многих городах Германии и в ряде стран Европы.
107
Александр Владимирович Меллер-Закомельский (Мельский) (1889–1977) — некоторое время был активным членом «Братства русской правды», затем (1933) вступил в возглавляемое А. П. Светозаровым Российское освободительное национальное движение (РОНД). Во время Второй мировой войны готовил «просветительские» материалы по «еврейскому вопросу», которые распространялись в школах «пропагандистов РОА» и лагерях военнопленных. После войны Меллер-Закомельский укрылся в Испании.
Перу Мельского принадлежали многие ключевые тезисы идеологии русских национал-социалистов. Он писал, в частности:
«Мы одинаково отрицаем как основанный на борьбе классов марксо-коммунизм, так и построенный на эксплуататорских началах хищнический капитализм. Для нас Маркс и Ротшильд являются полюсами одного и того же бездушного миромышления, вышедшего из недр извечно поклоняющегося идолу материальной потребности иудейского духа… Как национал-социалисты, мы мыслим духовное и государственно-политическое возрождение России лишь на почве симфонического сотрудничества всех классов и слоёв народа на подлинных основах вечной христианской правды… Мы проникнуты убеждением, что культурно-государственное возрождение России возможно лишь как результат тесного и дружного сотрудничества отдельных этнических элементов, входящих в состав Российского государства, свободного самораскрытия отдельных народных культур, объединённых в рамках единого государства по принципу соборности. Исключение представляют собою евреи… Еврейство, являющееся издревле ферментом национального разложения в странах, его приютивших, сыграло и в разложении русской государственности передовую и зловредную роль» [108] .
108
Голос РОНДа [Берлин]. 1933. № 1.