Открылась дверь, и в кабинет вошел министр оборон Устинов – исхудавший, согбенный: он недавно перенес тяжелую операцию. Своим посещением Огаркова министр, видимо, решил помочь Николаю Васильевичу склонить меня возглавить Группу военных советников в Афганистане. Устинов поздоровался с Огарковым, со мной и, обращаясь к Николаю Васильевичу, спросил:

– Ну что, не соглашается?

– Наоборот, Дмитрий Федорович.

Но Устинов, похоже, ответа не расслышал и продолжал:

– Что, боится?

За четыре года пребывания в должности министра обороны Устинов так и не освоил вежливую и допустимую форму общения с подчиненными. Сталинский нарком грубил им, вероятно, по старой привычке общения с директорами заводов своего наркомата боеприпасов, и это вызывало недовольство, роптание генералитета. Особенно это задевало тех заслуженных командующих, которые еще в недавнем прошлом испытывали на себе совсем иное обращение со стороны покойного уже министра обороны Андрея Антоновича Гречко.

Естественно, меня оскорбила бестактность Устинова по отношению ко мне:

– Товарищ министр обороны! Я давно перестал кого бы то и чего бы то ни было бояться. Я прошел войну и не раз смотрел смерти в глаза.

Николай Васильевич, поспешив перебить меня, смягчил положение:

– Дмитрий Федорович, да он согласен. Он поедет, поедет!

Министр прошамкал:

– Ну и слава Богу. – И, покачиваясь, ушел из кабинета.

После ввода советских войск в Афганистан была создана Комиссия Политбюро ЦК КПСС для решения всех политических, дипломатических, военных, хозяйственных и иных вопросов советско-афганских отношений. В нее входили Андропов, Громыко, Устинов, Пономарев. Собирал эту Комиссию на заседания сам Андропов, практически и являвшийся ее председателем. Кроме того, по личной просьбе Брежнева делами в Афганистане периодически интересовались Суслов и Черненко. С этими членами Комиссии мне и предстояло встретиться – с каждым отдельно.

Суть недолгого разговора с Устиновым сводилась к следующему:

– Встретитесь с членами Комиссии, прислушайтесь к их советам. Особенно внимательно послушайте Юрия Владимировича. У него огромная информация. А сам он проницательнейший человек.

Я вышел от Устинова с неловким ощущением: министр находится в постыдной зависимости от Андропова. Кстати сказать, директивы, которые я позднее получал в Афганистане, всегда были подписаны сначала Андроповым, а затем уже министром обороны Устиновым. А войну-то ведь вели военные, и было бы нормальным, чтобы подпись министра обороны стояла первой. Однако верховенство КГБ являлось нагло и открыто узаконенным.

Вторая беседа – с Андроповым на Лубянке.

Выхоленное, мучнистого цвета лицо, дискантоватый голос, важные жесты, подчеркнутая любезность. Встретил он меня на середине кабинета. Предложил сесть.

Говорил тихо и убедительно о сложности обстановки в Афганистане, о необходимости продуманно строить свою линию поведения в отношениях с руководством дружественной страны.

– Знаем: Кармаль – одиозная фигура. Но – послушен. Поддерживай его.

Попутно, вскользь, заметил, что знает весь мой послужной список – работу в Египте, Чехословакии. Добротной назвал мою службу в Прибалтике…

– Но здесь обстановка другая. Сложная. – И перейдя на «вы»: – Так что берите все в свои руки и действуйте.

– Юрий Владимирович, на войне очень важно единоначалие, вся полнота власти.

– Ну так вы ее и берите!

– Могу ли я расценивать эти слова как утверждение моих полномочий?

– А я вот сейчас узнаю. – И он поднял трубку телефонного аппарата.

Слух у меня тогда был острый. Я слышал не только Андропова, но и улавливал слова собеседника. Состоялся примерно такой диалог:

– Борис! Это я, Юра.

Я догадался, что Ю.В. разговаривает с Борисом Николаевичем Пономаревым.

– Вот тут у меня Майоров… Просит всю полноту власти.

– Так пусть ее и берет.

– Значит, ты одобряешь? А как же наша Комиссия? Все-таки Комиссия Политбюро.

А не дурачит ли он, председатель, меня? Не игра ли это? – подумал я в тот момент. И снова голос Андропова:

– Кто же тогда, Борис, главным будет, если Александр Михайлович всю власть возьмет?

– Ну, он главным военным будет там, в Афганистане.

– А в целом, главная-то у нас ведь партия… Везде, Борис, партия!

– Конечно-конечно…

– И, прежде всего, главный – это Леонид Ильич! – заканчивая этот демонстрационный разговор, произнес Андропов.

От него я ушел удрученным. Из довольно-таки абсурдного телефонного разговора двух членов комиссии я так и не понял, будет у меня полнота власти или нет. Ответственность же придется в полной мере нести мне.

Следующая беседа – с Громыко. Мы неоднократно встречались еще в мою бытность командующим Центральной Группой войск в Чехословакии. Он, вероятно, относился ко мне как к человеку, прошедшему достаточную школу, чтобы разбираться в политике и дипломатии, и потому сказал, что инструктировать не будет.