Через некоторое время мне доложили, что звонит И.Силаев и просит переговорить. Я с юношеской запальчивостью приказал передать ему, что разговаривать с ним не желаю. Так я перестал быть министром даже без личной встречи с премьером или Президентом. Сегодня я понимаю, что так действовать, наверное, не стоило. вя в упрек многочисленные загранкомандировки, в которые он меня сам и посылал. Через день или два меня, по советскому обычаю, лишили машины, и я не мог даже уехать с дачи в Архангельском и вынужден был просить помощи у друзей. Позвонил Г.Явлинский и множество других знакомых и незнакомых людей, что было приятно.

На другой день я уже паковал свои вещи. Заходили ко мне попрощаться немногие сотрудники, например Н.Максимова и Б.Златкис. Почти одновременно с моим уходом И.Силаев представлял коллективу нового министра — И.Лазарева (я еще находился в здании). Я взял себе на память табличку с надписью «Министр финансов РСФСР Б.Г.Федоров», так как не рассчитывал когда-либо вновь оказаться в правительстве.

В Верховном Совете РСФСР И.Силаев вел себя непорядочно: на запросы о моем уходе поливал меня грязью, ста

Я вновь стал свободным и даже счастливым человеком. Я не построил себе дачи и не получил лучшей квартиры, не накопил капиталов (зарплата составляла 900 рублей в месяц). После отставки я ездил только на метро и троллейбусе и стоял в очередях в продовольственных магазинах.

Однако разочарование в российской демократии, реформах и власти было очень сильным. Идеалистом я уже больше не был.

…После моего ухода правительство И. Силаева агонизировало еще долго — до ноября 1991 года. Поругался с властью по-настоящему на самом деле только я (как обычно).

Г.Явлинский довольно долго оставался чем-то вроде советника правительства И.Силаева, а затем попытался еще раз разыграть битую карту М.Горбачева, создавая свою программу с Гарвардским университетом (в партнерстве с Грэхэмом Аллисоном) и участвуя в последнем союзном «полуправительстве» (временном комитете) после августа 1991 года [8] . Развал СССР спутал все его планы.

И.Силаев метался, не зная, что делать. Одно время на него большое влияние оказывали талантливые ребята М.Ходорковский и Л.Невзлин из Менатепа, получившие офис рядом с премьерским кабинетом. М.Ходорковский некоторое время даже числился заместителем министра топлива и энергетики (это был самый первый приход коммерсанта во власть — Б.Березовский и В.Потанин об этом тогда, наверное, еще и не думали). Когда стало совсем плохо, И.Силаев от отчаяния стал обращаться за помощью к кому угодно. Тогда вызвался написать очередную программу заместитель министра образования Е.Сабуров, который тут же на короткое время стал заместителем Председателя правительства. Тогда же в правительство пригласили министром труда А.Шохина. Но все это уже не могло изменить катастрофической ситуаций.

В момент августовского «путча» 1991 года И.Силаев, по существу, отошел от Б.Ельцина (были даже явные признаки нелояльности), и его судьба была предрешена.

Говорят, что о своей отставке он узнал позднее ключевых министров и вскоре в наказание (или в награду?) отправился представителем России при Европейском сообществе. В Брюсселе он себя ничем примечательным не проявил.

После скоропалительной отставки и кратковременного чувства облегчения я уже через неделю на стенку лез оттого, что не надо было каждый день идти на работу, что не надо было ежечасно принимать серьезных решений. Вроде бы и свободный человек, но на месте не сиделось. Было откровенно скучно.

Я никогда не готовил себе площадок для «отхода» и поэтому оказался в прямом смысле этого слова безработным. У меня не было ни денег, ни машины, ни дачи — только кооперативная квартира, купленная в складчину нашими с женой родителями задолго до начала работы в правительстве и в ЦК КПСС. Что-то надо было делать, чтобы прожить.

Затем вдруг мне поступило сразу несколько интересных с профессиональной точки зрения предложений поехать на короткое время за рубеж. Сначала это была Вена — Национальный банк Австрии проводил крупный банковский семинар, где, кстати, тогда оказались знакомые экономисты А.Казьмин и А.Цимайло, которые в то время усердно работали над идеей параллельной валюты.

Я выступал на конференции по вопросам конвертируемости рубля и стал постепенно приходить в себя. Жизнь не закончилась, а только начиналась. Мои мысли были кому-то интересны.

Затем был Лондон. Меня пригласил банк «Креди Свисс Ферст Бостон», с представителем которого, Л.Арнольдом, я познакомился во время поездки в Вашингтон осенью 1990 года. Нас с женой — это была ее первая в жизни зарубежная поездка — поселили в гостинце «Клэриджес», где останавливались в основном короли, принцы, шейхи и прочие миллиардеры.

Настроение, понятно, улучшилось. При этом мне тут же предложили работу и баснословную зарплату.

Затем вдруг через Госбанк СССР до меня дошла телеграмма Жака Аттали, который возглавлял еще официально не открытый Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР) — международную финансовую организацию, создаваемую в Лондоне для поддержки реформ в Восточной Европе и СССР.