– Ты бы хотела, чтобы это было что-то другое? – усмехнулся Коршунов, разглядывая наглую девицу.

– Что же ты мог бы мне предложить? – спросила она с интересом. – Сперму?

– Что? – невольно ахнул Коршунов, все еще сбитый с толку невозмутимым видом девицы. В его сознании промелькнули самые разные варианты. Может быть, она проститутка и сейчас предложит ему услуги? В этом случае он их обязательно купит. Или она решила его ограбить? Клофелинщица? Просто чокнутая? Это казалось самым вероятным. Коршунов ничего не имел против.

– Я думала, у тебя нет проблем со слухом, – недовольно сказала Екатерина. Переключившись поразительно быстро, она взяла кусок мыла и тщательно вымыла руки, словно для этого и пришла в мужской туалет. Вот только для этого она наклонилась сильнее, чем требовалось. Коршунов смотрел на нее, улыбаясь. Играешь? Ну-ну, давай поиграем.

– Посмотрел бы я на тебя, дорогуша, забрызганную моей спермой, – пробормотал он, поправляя рубашку и проверяя ширинку. Екатерина выпрямилась и повернулась к нему.

– Посмотреть? О да, я бы позволила это тебе, – тихо прошептала она. Ее откровенное поведение ошеломило его и окончательно зацепило. Екатерина внимательно осмотрела Коршунова, словно изучала дорогой и редкий товар в «Березке».

– Ты красив, знаешь об этом? Откуда ты тут взялся такой? Никогда тебя здесь раньше не видела, – сказала она.

– Могу сказать то же самое о тебе, – ответил Коршунов, все еще чувствуя потребность помочиться.

– Что именно? Что я красива? – усмехнулась она.

– Что я никогда тебя не видел, – пояснил он. Это прозвучало довольно грубо, но совсем не смутило Екатерину.

– У тебя большой член? – спросила она так, словно речь шла об автомобиле. Константин уже давно не был невинным юношей. Собственно говоря, он никогда им не был. В этом они с Екатериной были так похожи. Скучающие и пресыщенные любовники, скользящие по миру в поисках острых ощущений и не боящиеся играть с острыми предметами.

– А у тебя большая грудь? – спросил, не растерялся, Коршунов, пытаясь хоть чем-то смутить зарвавшуюся девицу, но та как ни в чем не бывало начала расстегивать блузку. Константина бросило в жар.

– Суди сам, – прошептала она, распахивая ее, и взору Константина открылись две округлые, упругие груди. Один сосок, правый, оказался проколотым, Коршунов хоть и видал всякое, но не такое. Это было… ново, изысканно, это было запредельно. Он смотрел на этот колокольчик как загипнотизированный. Екатерина его вовсе не торопила. Она просто стояла, раскрыв блузку, и наслаждалась его растерянностью, его возбуждением, румянцем, появившимся на его щеках. Он все еще хотел в туалет, но его член стоял, странное чувство дискомфорта и предвкушения.

– Красивая грудь. Было больно? – спросил он наконец, маскируя свой интерес под сочувствие, но его голос выдал его. Его голос дрожал от возбуждения.

– Что именно? – притворно удивилась Екатерина.

– Прокалывать сосок?

– Ах, ты об этом, – рассмеялась она. – А как ты думаешь! Соски – это очень нежное место, любой девушке будет больно, если ее сосок медленно проколют длинной стерильной иглой.

Она произнесла это растянуто, с улыбкой, так, словно рассказывала о походе в парк, о приятной прогулке. Коршунов вздрогнул и почувствовал, как разогрелась кровь и невольно сжались кулаки. Как она может говорить об этом с такой легкостью? Как она может улыбаться? Он знал, что ради красоты, любви или денег девочки готовы на самые разные жертвы, готовы терпеть боль и страдать. Готовы даже быть выпоротыми и привязанными к кровати, хотя обычно потом они сильно жалели об этом. Но он никогда не видел ни у одной девочки такого лица. У него появилось ощущение, что эта девушка получала больше удовольствия от процесса, чем от результата. И что она получала удовольствие сейчас, рассказывая, как прокалывала сосок.

– А сейчас тебе больно? – спросил он, совладав с чувствами. И запоздало заметил, как охрип его голос.

– Если только потянуть за него, но мне это даже нравится. Мне нравится, когда тянут долго, но не слишком сильно. Я подумываю проколоть себе и другой сосок. Как ты думаешь, это не будет перебором? – разговор принимал странный оборот, но Коршунов ни за что бы не хотел, чтобы это кончилось. Он подошел ближе к девушке и прикоснулся к колокольчику двумя пальцами правой руки. Раздался еле слышный звон.

– Если хочешь, я могу сделать это с тобой сам, – прошептал он.

– Звучит заманчиво. Я так и думала, что не ошиблась в тебе, – улыбнулась она, и только тут Коршунов заметил несколько маленьких, давно заживших шрамов на ее груди, словно кто-то пытался прошить ее широкими стежками. Она любит боль. Только теперь он поверил в это, вынужден был поверить, ибо до того дня он не верил, что такие женщины встречаются в природе. Коршунов хорошо знал, что за деньги многие женщины готовы терпеть боль, даже изображать удовольствие, кричать и просить еще и еще, но в рамках строго оговоренных границ.