Уж он-то себя знает. А что кто-то увидит в ресторане с девочками, так Североград не Кусинск, обойдется…

Зал был длинным, узким, и столики располагались всего в два ряда. В дальнем конце высоко над уровнем пола поднималась эстрада, на которой стояли зачехленные инструменты и усилительная аппаратура. Свет в зале был мягким, ласкающим глаз. Володя обнаружил, что свет льется вроде прямо из стан, отделанных грубыми нашлепками из бетонного или алебастрового раствора. Модно оформлен ресторан, что там говорить…

Посетителей после перерыва было пока мало. Официанты собрались у замаскированного фигурной дощечкой входа на кухню и о чем-то оживленно беседовали. Проходя мимо, Горик поздоровался с официантами, и они ему дружно ответили. Володя почувствовал даже некоторую гордость от того, что пришел с человеком, которого все знают…

Они заняли столик в середине зала, у окна, зашторенного грубой тканью, хорошо гармонировавшей с отделкой стен. Через минуту к ним подошел официант — молоденький парнишка в черном костюме, с «бабочкой» под горлом, в туфлях на высоких, почти женских каблуках.

— Знаешь, старик, — сказал ему Горик, небрежно отодвигая меню, — сообрази нам быстренько «Северное сияние», а остальное — по своему вкусу.

— Понятно, — кивнул парень. — Вас двое?

— Четверо, — торопливо сообщил Володя.

— Дамы задерживаются, — обронил Горик. — Они еще в ванной…

Официант легко крутнулся на своих высоких каблуках, ушел.

— Это что такое, «Северное сияние»? — спросил Володя.

— Напиток богов. Сейчас узнаешь.

— Марочное?

— Нет, фирменное.

Наступило молчание. Говорить больше было не о чем. Володя курил, ежесекундно тыкал папиросой без надобности в хрустальную пепельницу и никак не мог придумать, что бы такое сказать Горику, который, вольно развалясь в кресле, смотрел куда-то далеко и мурлыкал под нос песенку…

— Ну, Гаврила Тихоныч, прямо не знаю, как вас благодарить, — нарушил Володя затянувшуюся паузу, Он с удовольствием подумал о ящике, который стоял между кроватью и тумбочкой. Вольно или невольно все в Кусинске будут знать, кто обеспечил успешную работу во время ударных зимне-весенних месяцев лесной страды. Что там ни говори, сколько ни скромничай, а чувство собственной заслуги — крылатое чувство…

— Благодари бога, что не перевелись еще в мире деловые люди, — сказал Горик буднично и устало, по-прежнему глядя отсутствующим взглядом мимо Сидельникова. — Но с каждым днем, учти, этим людям все труднее работать.

— А где вы работаете, если не секрет?

— Я художник. Человек свободной профессии. Кончил академию художеств… Хотя по своей внутренней конституции, складу характера и ума мне надо работать генеральным директором крупной торговой фирмы, а может, и министром финансов… Точно тебе говорю… Бывает, еду в автобусе, а сам представляю себя в салоне какого-нибудь «Эрфранса». А в суровой действительности?! Прирожденный коммерсант и финансист хромает в свою убогую мастерскую рисовать плакаты к очередному празднику трудящихся… Ирония судьбы… Парадокс. Но ничего не попишешь…

— Почему ж вы не пошли учиться по торговой части? — резонно спросил Володя. — В Москве есть институт торговли. Даже международной торговли есть…

— Милый ты мой, — вздохнул Горик, — по моим неполным данным, в наше тревожное время на каждого зверька приходится три охотника с ружьями, капканами и клетками… Вот и покрутись тут, чтоб шкурку не сняли…

— Понятное дело, за воровство наказывают. А если человек честно торгует, чего ему бояться?

— Честно торгует! — расхохотался Горик. — Ты вот себя честным считаешь?

— Вроде да…

— Что ж ты тогда спутался с темной личностью? Ты хотя и сидишь со мной за столом, и пить собираешься, а считаешь жуликом. Ты думаешь, я не понимаю? Что же ты, честный советский гражданин, не купил товар в магазине, а стал искать левые пути, а?

— Так случилось… в магазине не было… — смутился Володя. — Кто ж виноват… Шлют товары, где они не нужны, а где нужны — с огнем не найдешь…

— И я про то же, старик! — Горик вознес кверху палец. — У нас так было, так есть и так всегда будет…

Володя покачал головой:

— Нет, Гаврила Тихоныч, так не будет, — сказал он убежденно. — Это временно.

— Что есть торговля в идеале? Не знаешь?

— Как это в идеале?

— Ну, скажем, в самом лучшем случае.

— Когда все есть…

— Мелко мыслишь, старик. Торговля — это полет мысли художника и глубокий расчет экономиста! Что есть в действительности? Плакатная кустарщина и никакого полета мысли. Вместо экономического расчета — плаванье на дрейфующей льдине. Льдина хоть и большая и толстая, но дрейфующая и может невзначай подтаять, а то и треснуть…