— Кто же они такие? — спросила Хрыстя, услышав этот печальный рассказ.

— Ленюки. Остап и Одарка с детьми, — ответил Тымыш Тесля. — Похоронили их панские угодники в одной яме, не оплаканных, без гробов, без креста. Так приказал Синько, — добавил глухо Тымыш.

Собравшиеся люди стояли молча. Услышанное гнетущей болью сжимало их сердца. Расходились хмурые.

— Ленюки были нашими соседями, — сказал, словно раздумывая, Семён, — хорошие соседи, добрые, открытые душой…

— Из таких непокорных могли бы быть хорошие боевые побратимы, — умышленно вставила Хрыстя. При слове "непокорных" она хотела добавить: "Которых ты называешь "другие". Но тогда следовало бы продолжать тот ночной разговор в степи. Хрыстя же думала, что к этому разговору возвращаться ещё рано.

Но Семён сам как бы вернулся к нему, сказав, что "святое дело" вершат смелые люди.

— И высекают искры, — добавила тут же Хрыстя. — А высекать их нужно! Чтобы такие, как Синько, знали: кары им не миновать. — Хрыстя замолчала и, глянув в глаза Семёна, тихо сказала: — Поедем, любимый, там нас ждут…

Семён не стал возражать, как раньше, но и от прямого слова тоже уклонился. Сказал, что сейчас, в такую непогоду, когда в степи грязь, нечего и думать куда-нибудь выезжать.

— И нужно как-то собраться мне с духом, — признался он.

Услышав такой ответ, Хрыстя подумала, что непогода — это всё же не причина. Другие же люди добираются сейчас отсюда к берегам Донца и Дона, чтобы привезти железо, лес, всё, что требуется для строительства. Однако она ничего не сказала. Её радовало, что Семён признался: "Нужно как-то собраться…" Но когда же он соберётся?..

…Зима в этом году была, как говорят, сиротская. Ударят морозы, дней несколько пощиплют, и снова оттепель. И так всё время, пока не запахло весной. Земля уже просохла. Ночами, особенно на рассвете, когда тает сумрак, а синева поднимается выше и выше, будто раздвигая низкий горизонт, с неба доносятся пронзительные крики, посвист и клёкот. Это птицы, преодолев огромное расстояние, радостно приветствуют родную землю и словно зовут за собой.

Хрыстя просыпалась, разбуженная птичьими криками, прислушивалась к ним, волнуясь, представляла, как летят птицы туда, к Дикому полю, к Ясеневу, и готова была прямо сейчас тоже мчаться к родному краю…

Со строительством крепости росло, раздавалось вширь и рыбацкое селение. Появлялись новые избы, землянки — что кому по нраву или кто на что способен. Стал возводить себе избу и Семён Лащевой: большую, с пристройкой-крыльцом. Как-то при встрече с Хрыстей он, будто между прочим, стал рассказывать, что им уже сделано, какой отгородил себе огород и что именно посадит на нём.

— А земля здесь, — сказал Семён с восторгом, — хорошая, будет расти всё, что посадишь.

— Наша, около Донца и Луганки, наверное, лучше, — умышленно возразила Хрыстя. — Только там ту землю нужно защищать.

Слова её, кажется, не смутили Семёна. А может быть, он просто сделал вид, что не понял намёка, — беззаботно усмехнулся, вздохнул и весело-поучающе произнёс:

— Везде, Хрыстя, нужно защищать: и там и здесь. Но пока что здесь…

Девушка молчала. В глазах её была тоска. Из мыслей не выходило: "Изба… огород… грядки…"

Ещё с первых дней их встречи Хрыстя думала, что Семён избранник её сердца. Покойная мать при случае всегда говорила, что лучшей пары своей дочери, как Семён, она и не хотела бы. Соседи, знавшие о дружбе Семёна и Хрысти, тоже считали их достойными друг друга.

Хрыстя действительно мечтала всю жизнь находиться рядом с Семёном. Но жить с ним под одной крышей — ей было мало. Ей хотелось ещё рядом с ним, вместе с боевыми побратимами, о которых он иногда рассказывал, защищать и свою свободу.

Под предлогом, что ей необходимо проверить, как там подходит тесто, Хрыстя поспешила тогда к себе домой. А наедине стала упрекать себя: почему не излила Семёну в лицо всей горечи, не сказала ему, что было на сердце: "Трус, нытик… Никчемный…" Но неужели он такой и есть на самом деле?.. Ей было до слёз больно.

Семён тоже упрекал себя, что преждевременно заговорил об избе. Построил бы, привёл всё в порядок, тогда бы в новой, уютной и своей можно сыграть и свадьбу. Его беспокоили и язвительные слова Хрысти: "Только там ту землю нужно защищать". Он хорошо понимает, на что она намекает. Но стоит ли говорить ей сейчас, когда она только и думает о возвращении в родные края, что те его бывшие ночные налёты, пугание богачей было просто юношеским увлечением, как игра в разбойников. Да и что они, несколько человек, могли сделать против силы царя, силы помещиков? Разве что немного напугать их, раздразнить, и только. Он, разумеется, не против того, чтобы при случае по-настоящему схватиться с врагами. Но чтобы из этого был какой-то толк. "Ничего, впереди ещё будут дни стычек с богачами, — успокаивал себя Семён. — А пока что нужно набираться сил, пожить хоть немного по-человечески для себя. Хрыстя настаивает на возвращении в родные места. Но быть там сейчас опасно. Нет, лучше пока находиться здесь, на Кальмиусе. Хрыстя же сама не решится выезжать. А пройдёт немного времени, и она угомонится. Привыкнет. Да, надо пока побыть здесь…"

В душе же Семён ощущал терпкую горечь. Он понимал, что не прав, что хитрит, хочет обмануть сам себя, потому и старается ухватиться за спасительное: "Впереди ещё будут дни стычек… А пока набираться сил…"

Проходили дни. Хрыстя часто виделась с Семёном, беседовала с ним. Однако во сне к ней стал являться уже другой. Он чем-то был похож на Семёна. Но в отличие от него — решительный, отчаянный, дерзкий — такой, каким был раньше и Семён. Они садились на лошадей и мчались степью, знакомыми и незнакомыми местами.