Шрифт:
Только теперь оба почувствовали боль в изуродованных лицах.
— Упустили опасного революционера! — негодовал Крысенков. — Чисто говорит по-русски и комедию ломает, артист!
— Что же делать? Искать?
— Кажется, я ухлопал его. Быть может, труп вынесет на отмель. Надо послать завтра. Ну я, поеду в госпиталь. Сил нет, болит.
— А я домой, — пробормотал полковник, прикладывая к носу смоченный коньяком платок. — Проклятый щенок!..
В маленьком дворике ювелира Рузмата на айване, закутавшись в тёплые ватные одеяла, спал хозяин. Хотя ночи были прохладные, старику было душно в комнатах. День и ночь он проводил на айване. По-стариковски чуток сон, перед самым рассветом Рузмат ощутил лёгкое сотрясение крыши и какие-то звуки, похожие на побрякивание ашичек [8] , которыми правнуки играли с друзьями. Вначале старик подумал, что это землетрясение, но, проснувшись окончательно, понял — другое что-то. В это время на крыше раздалось заглушённое чихание. Рузмат встал, запахнул халат, всунул босые ноги в калоши и сошёл с айвана.
8
Ашички — бабки.
— Кто? Албасты [9] , что ли?..
— Это я, дедушка, Рустам… сын Арипа…
— Так чего ты на крыше зубами стучишь? Скорей слезай.
По развесистому урюковому дереву быстро спустился внук. Мокрый и дрожащий, он пробормотал:
— Озяб… Не хотел вас пугать.
— Ийе! Нашёл время купаться. Снимай мокрое, ложись под одеяла. Сейчас принесу чай. В мангале стоит чайник.
Отогреваясь, Рустам рассказал деду, как, попав в жандармское управление, назвался Мансуром-сиротой. Как его там хотели замучить и как он ушёл, прыгнув из окна в Анхор.
9
Албасты — злой дух.
— Едва успел, стрелял, дьявол. Оцарапала плечо пуля.
— Надо перевязать…
— Пройдёт. Только кожу содрало.
— Аллах велик! Спи, дитя, светать уже начинает.
…На тихой Карасу в курганче постаревшего Арипа — печаль и тревога. Вот уже двое суток мучается родами старшая дочь Малахат. Со всей махалли собрался целый синклит бабок-повитух, проделывающих с роженицей дикие ритуалы: то мнут ей живот, отчего у бедной жертвы вырывается мучительный крик, то начинают кружиться, ударяя в бубен и покрикивая: "Выходи, выходи!" А то ещё подхватят под руки и таскают по комнате, пока Малахат не потеряет сознания.
Арип сидел на айване, не замечая принесённой женой чашки с кислым молоком и горячей лепёшки. Мучения дочери болью отзывались в сердце. "Как облегчить их?" — спрашивал он себя и не находил ответа. Что может сделать тут он, мужчина? Если бы его дочери угрожала опасность или обида от людей, то засучил бы Арип рукава на ещё крепких руках и разделался с обидчиком. А тут он бессилен. Бессилен ли?
Он вспомнил. Русская женщина — врач Марьванна — вот уже два года работает в больнице старого города Ташкента. Так почему же он Арип, не свезёт дочь в старый город? Ведь он же знает, как сильна наука у русских, знает, как врачи поднимали на ноги больных, от которых отказывались табибы [10] .
10
Табиб — лекарь, знахарь.
В это время раздался мучительный вопль Малахат, потом её жалобные причитания. К Арипу подбежала взволнованная Хасият. Опустившись на кошму, она простонала:
— О аллах… Мучается бедная. Кричит: "Хочу к Марьвание…" — Кондом головного платка утирая слёзы, Хасият робко взглянула на мужа. Арип решительно поднялся на ноги.
— Готовь её. Сейчас запрягу арбу, свезу в больницу. Ты тоже поедешь…
Жена благодарно взглянула на мужа и заспешила к больной. Минут через пятнадцать из ворот выехала арба, где на ворохе одеял лежала больная. Над ней, как птица над птенцом, распростёрлась серая паранджа Хасият.
В тесном переулке за мечетью Шейхантаур протянулось свежевыбеленное одноэтажное здание. Большие окна с чисто вымытыми стёклами, казалось, приветливо улыбались. Арип завернул в открытые ворота и остановился у крыльца. Тотчас из двери вышла немолодая женщина в свободном светлом платье и в белой косынке, закрывающей волосы. Серьёзное лицо с пытливыми чёрными глазами было приветливо. Она спросила по-узбекски:
— Братец, бы больную или роженицу привезли?
— Дочку привёз, сестрица. Вот мать всё расскажет…
Женщина понимающе кивнула головой и, указывая на следующую дверь, проговорила:
— Вот к тому крыльцу подъезжайте. Сейчас придёт доктор… Да вот и она!
Арип оглянулся. В ворота въехала маленькой пролётка. Сытая рыжая лошадь не спеша, повинуясь руке кучера, свернула под навес и остановилась. С пролётки сошла статная женщина лет сорока, и тёмной юбке, и светлом шёлковом лифе с пышными рукавами, на голове у неё была маленькая круглая шляпка.
Несмотря на некоторую полноту, легко ступая, она подошла к арбе.