— Нет, Мунтис, нет! Я побегу домой… Приезжай завтра утром… когда я иду на работу. Привези стиральный порошок "Рига"… — И частый топот на лугу.

— Подожди… Кажись, дождя не будет! — Потом, поняв, что даже обещанная отсрочка дождя не поможет делу, парень от злости заколотил кулаком по сиденью. Затарахтел реактивный двигатель, и неудачник уехал.

Дождик и в самом деле заморосил. Значит, следов не будет. Алнис выкурил сигарету, пепел зарыл в землю и сладко уснул.

Как трубный глас, его разбудил рев коровы у самого уха. Засим последовали неприятные шлепки коровьих отправлений. Алнис рывком подобрал ноги, будто оберегая их от нечистот, и проснулся окончательно. Корова была на привязи, к сену ей не подойти. Он выполз на солнышко. Действительно, ночью шел дождь, на каждой малой травинке сверкало по росинке. Ополоснувшись у речки и расчесав волосы по направлению от головы к вселенной, он съел последний ломоть белого хлеба, уложил в рюкзак цепь и вымытую дверную ручку. После обмывания она оказалась стоящей трудов и страха: четко выделялись щеки медного ангела и крылышки за волнистой прической. Груди, разумеется, не были видны, потому что у ангелов, даже у девушек-ангелов, таковых не имеется. Поэтому-то оня и ангелы.

Жилет, правда, был испачкан — плечи белые, будто он нёс мешок с гипсом или с мукой. Боже упаси, тронуть мокрым! Мало ли он в мастерских художественной школы возился с гипсом! Пучком сухого сена он а основном очистился.

Рискнем, сказала лягушка, прыгая в холодную воду. Надев ради маскировки поперечно-сине-полосатую рубашку под жилет, Алнис направился в Пентее, чтобы начать обратный путь в Бирзгале.

Приближаясь к часовенке, он все же испытывал скверный холодок под ложечкой, хотя он и ее трогал кооперативное имущество, а всего лишь осмотрел его. У дверей часовенки возился старичок, что-то долбил в двери, а рядом стоял ящик с инструментом. Вот и все. Ни одного поста, не говоря уже о толпах местных жителей. Странно: неужто взлом в здешних местах столь же обычное явление, как и пьянка?

За спиной затарахтел мопед. Мимо проехала белая блузка, джинсовые брюки, но вдруг мопед остановился.

— Доброе утро! — радостно воскликнул Алнис, рукой приподнимая волосы. В этот миг он даже забыл, что Инта Зилите прошлой ночью почти влезла к нему в копну целоваться с другим парнем. Но девушка держала руку на сиденье, чтобы не подавать ее Алнису.

— Слыхали, прошлой ночью какой-то тип взломал склад потребобщества в той часовне?

Вот как, его надеются ошеломить сенсацией европейского масштаба. Теперь надо бы сильно удивляться. Алнис подскочил.

— В самом деле? И что украли? Часы? Дамские шубы?

— Если бы что-то украли, так вор был бы пойман. Струсил и удрал. Испугался сигнальной лампочки, но его обсыпала гипсовая труха, которую подвесил под потолком сторож. Забавный такой старик, его тут прозвали "отпирай и убегай". Могу вам сообщить, — девушка пристально поглядела на Алниса, — там нечего было красть.

— Разве на том складе хранится только прошлогодний воздух?

— Туда потребсоюз напихал со всего района неходовую обувь, которую нельзя продать даже на ярмарках. Так что не стоило вламываться! — Заявление явно было адресовано Алнису.

— Должно быть, этот вор, точнее, этот невор был под мухой?

— Нет, не под мухой.

— Вы что… с ним разговаривали?

— Разговаривала, он слегка того… — девушка приложила знакомый крепкий пальчик к своему лбу, — но не под мухой. И если теперь он попадется в руки правления потребителей, его страшно поколотят за то, что он ничего не взял. Идиот, кретин, лопух, колбасный огрызок — так в правлении про него говорят. Это барахло, оказывается, застраховано от воров тоже, и если бы он хоть что-нибудь взял, то можно было бы теперь спи-сать целый ворох. Когда поймают вора, я вам по-дружески говорю, то поведут его в подвал молочного пункта и за то, что он ничего не украл, будут бить, пока из него не получится сыр. Так мужики говорят. Так что имейте это в виду!

Это звучало более чем недвусмысленно. Если бы это говорил мужчина, то, чтобы доказать свою невиновность, надо было орать: "Замолчи! Не то я врежу так, что тебя будут три дня соскабливать со стены!"

— Вы хотите сказать, что это я вломился в ту открытую дверь? — строго спросил Алнис.

— Нужно было очистить гипсовую труху не только с жилета, но и со штанов. И не надо было вчера так старательно изучать замок дверей, я именно здесь, с этого места, смотрела. — Зилите опять чувствовала себя такой же могущественной, как и вчера, когда уложила этого олуха со всеми его сапогами на пол. И поэтому высокомерно усмехнулась.

Алнис сбросил рюкзак и, ворочая голову вокруг продольной оси, пытался разглядеть заднюю сторону своих штанов. Кошке или собаке это, конечно, удалось бы лучше, но все же он разглядел белый налет на штанинах.

— Теперь вы поверили, что ночью были в часовенке? — пигалица уже позволяла себе открытый смех.

— Это, должно быть, случилось во сне… Но, — Алнис распахнул рюкзак, выхватил обрывок цепи, медного ангела и, как цыган, продавая хромую лошадь, то прижимал железяки к груди, то поднимал их вверх, — это же ради искусства! От цепи остался только этот обрывок. Остальное уже переплавлено. А эта дверная ручка спаслась только потому, что была покрыта грязью и никто не видел, что она из меди. Если бы там врезали новый замок, ангела тоже бросили бы в котел, в переплавку. Но видите: как он славно улыбается… Прошу вас, улыбнитесь и вы!

Девушка не желала опуститься до уровня ангела, это унижает женщину, поэтому она только ухмыльнулась:

— Ах, вы жертва искусства… Попробуйте это внушить милиции!

Пряча драгоценности, Алнис пробубнил в бороду:

— Забудьте, пожалуйста, что вы вчера видели меня возле той двери, забудьте ангела, тогда я… тогда я позабуду, что вы как-то раз после бала помяли свое платье в копне сена…

После столь открытого шантажа Алнис стоял низко опустив голову. Он слышал порывистое дыхание девушки и удары молотка под липами возле часовенки. Девушка вдруг начала колотить кулаком сиденье мопеда. Мощно! Психоаналитики объяснили бы это так: в подсознании она вместо сиденья чувствовала спину парня.