— Был и закончился весьма плачевно — 6-м июля 1918 г., когда внутри ЧК столкнулись две политические силы: большевики и левые эсеры. В те дни наше государство и стало однопартийным. Органы госбезопасности, естественно, тоже. С тех пор они работали под руководством партии. Хотя понятие «под руководством» нужно употреблять с известными оговорками, ибо, как я уже отмечал, ими лично руководил Сталин.

— Но вернемся в день сегодняшний. Как вы, Александр Николаевич, представляете себе деполитизацию КГБ?

— Да никак. Деполитизация наших органов попросту невозможна, потому что сам процесс обеспечения безопасности — и есть политика, хотим мы этого или не хотим. Здесь, на мой взгляд, уместнее другой термин: департизация. Улавливаете разницу?

…Я сторонник того, чтобы идти от реальной жизни. Сейчас в стране создано более 15 новых партий, но пока все они носят, так сказать, декларативный, назывной характер, поскольку насчитывают в своих рядах от 100 до 2000 человек. И количественный состав, и социальная база, на которые эти партии опираются, крайне малы и слабы. Но, признаться, я не удивлюсь, если вскоре на политической арене появится 1–2 сильные партии. Настолько сильные, авторитетные и влиятельные, что их представители займут серьезные позиции в парламенте, в правительстве страны.

— И в органах КГБ тоже?

— Разумеется.

— И тогда…

Вот тогда-то, возможно, и станет необходимой департизация. Дабы не повторились политические стычки далекого 1918 года. Ведь КГБ призван сегодня защищать не партийную, а действительно государственную и общественную безопасность.

История диссидентов началась давно, чуть ли не с 1917 года. Скверную роль сыграл в ней Закон СССР «Об уголовной ответственности за государственные преступления», принятый в декабре 1958 года. Статья 7 этого закона (статья 70 УК РСФСР) имела название «Антисоветская агитация и пропаганда». Ее можно было толковать широко, а значит, использовать для преследования за мнение и слово.

— Александр Николаевич, сколько же их, современных еретиков, пошли по «антисоветской» статье в лагеря и ссылки?

— Парадоксально, но факт: при Хрущеве, когда пахнуло «оттепелью» и забрезжил рассвет демократии, по этой статье было посажено и сослано 7 тысяч человек, а в брежневское время — только 700. Говорю все это не для оправдания органов безопасности. А для того, чтобы внести ясность. КГБ преследовал диссидентов не по собственной инициативе и воле, не по чьему-то приказу, а четко выполняя закон.

Масштабы преследования инакомыслящих, конечно, были уже не те, что при Сталине. И судили не «тройки». Все шло в рамках уголовно-процессуального кодекса. Соблюдались процедуры, характерные для любого цивилизованного государства: был суд, были адвокаты и прокурор, было обвинение. И это не должно вызывать натянутые улыбки— исполнялся закон, действовавший тогда. Плохой ли, хороший, но закон,

Кстати, диссидентами занималось в те годы не более одного процента сотрудников органов КГБ.

…Слушая генерала, я вызывал в памяти знакомые лица — тех, кто вошел в число отверженных. Я думал о сломанных судьбах семерых смелых, сделавших нравственный выбор в августе 1968 года: они вышли на Красную площадь, протестуя против «братской помощи» Чехословакии. Вспомнил горькое признание моего однокурсника по журфаку Саши Соколова: «Больше не могу так жить… Уеду!» Не дожидаясь ареста, он в 1975-м эмигрировал за границу и там издал свой роман «Школа для дураков».

Диссидентом значился и сосланный в Горький академик Сахаров, у которого несколько лет, говоря фигурально, единственными собеседниками были сотрудники КГБ. Я будто заново ощутил и обиду, и гордость за него, когда великий правдолюбец, освистанный из зала брежневскими последышами, спокойно, не теряя достоинства, спускался с трибуны первого Съезда народных депутатов СССР… Все это припомнилось мне, когда я слушал генерал-майора Карбаинова. Поэтому спросил его:

— Товарищ генерал, а как вы сами оцениваете диссидентскую статью закона?

— Отрицательно. Эта статья — следствие классовой нетерпимости, долгие годы насаждавшейся в нашем обществе. Когда против Слова поднимают топор, это к добру не приводит. Неспроста старая русская пословица гласит: что написано пером… Со словом, я считаю, можно бороться только словом. Плюрализм мнений вот признак истинной демократии.

Я, да только ли я — многие мои коллеги искренне радовались, когда в апреле 1989 года Указом Президиума Верховного Совета СССР было изменено содержание этой статьи.

— Как изложена она в новой редакции?

— Об «антисоветской агитации и пропаганде» вообще больше речь не идет. Отныне к уголовной ответственности человека можно привлечь лишь за «призывы к насильственному свержению или изменению советского государственного и общественного строя».

— Если я вас правильно понял, сегодня тех семерых, кто в 68-м протестовал против вторжения союзных войск в Чехословакию, не посадили бы и не сослали?

— Нет.