– Кто здесь?
– крикнул он в глубину темного коридора.
– Флеминг! Ты меня слышишь? Никакого ответа. И тогда Говард завопил:

– Кто это сделал? Зачем на станции загорались огни? Что вы сделали с Флемингом?
– Помолчал несколько секунд, прислушиваясь, и всхлипнул:

– Откройте! Я уйду и никому не скажу!

Еще немного подождал, направив луч фонарика в коридор, стараясь угадать, что скрывается во тьме, и наконец крикнул:

– Почему вы не открыли пол подо мной?

И тяжело дыша улегся у стены. Однако люк не открылся. Может; - подумал он, - люк открывается автоматически? Эта мысль прибавила ему храбрости. Он сурово сказал себе, что здесь должен быть другой выход. И снова .пошел по коридору.

Спустя час он все еще шел, освещая себе путь фонариком и оставляя за спиной давящую тьму. Он полностью взял себя в руки, и даже головная боль утихла. Говард опять обрел способность рассуждать.

Огни могли зажигаться автоматически, люк тоже, возможно, автоматизирован, а самозадраивающийся вход мог быть простой мерой предосторожности в военное время, чтобы на станцию не проник ни один вражеский агент.

Говард сознавал, что подобные рассуждения не слишком удачны, но лучшего придумать просто не сумел. Ситуация была просто необъяснима. Труп в корабле, мертвая планета... между ними есть какая-то связь. Но какая?

– Говард!
– окликнул его чей-то голос. Он импульсивно отпрыгнул назад, словно случайно коснулся головой провода под высоким напряжением. Головная боль мгновенно возобновилась с новой силой.

– Это я, - сказал голос.
– Флеминг. Говард суматошно светил во все стороны.

– Где? Где ты?

– Примерно футах в двухстах ниже, чем ты, насколько могу это определить, сказал Флеминг. Его голос хрипло разносился по коридору.
– Система передачи звука не очень хороша, но это самое лучшее, чего мне удалось добиться.

Ноги отказывались держать Говарда, и он опустился на пол, испытывая огромное облегчение. Было что-то нормальное в том, что Флеминг находился двумястами футами ниже, и что-то очень человеческое и понятное в несовершенстве звукопередачи.

– Я могу тебя вытащить? Как тебе помочь?

– Никак, - отозвался Флеминг. Его слова сопровождались треском разрядов статического электричества, которое Говард принял за довольное хихиканье. Похоже, у меня осталось не так уж много тела.

– И где же твое тело?
– серьезно поинтересовался Говард.

– Пропало. Разбилось при падении. Но от меня осталось достаточно, чтобы включить в электронную схему.

– Понимаю, - произнес Говард, ощутив необыкновенное просветление в мыслях.
– Теперь ты просто мозг, чистый разум.

– Ну, не совсем, чуть побольше, - возразил Флеминг.
– Меня как раз столько, сколько требуется машине.

Говард нервно хихикнул, представив себе серый мозг Флеминга, плавающий в емкости с прозрачной жидкостью. Выкинув из головы этот бред, он спросил:

– Машине? Какой машине?

– Космической станции. Думаю, это самая сложная машина из когда-либо созданных.

– Но для чего?

– Надеюсь вскоре выяснить, - сказал Флеминг.
– Теперь я ее часть. Или, возможно, она часть меня. Так или иначе, но я ей необходим, потому что она недостаточно разумна. А я ее подпитываю.

– Ты? Но ведь машина не могла знать, что ты вдруг здесь объявишься.

– Я не имею в виду конкретно себя. Человек извне, ну тот, что на корабле, был, вероятно, истинным оператором. А теперь им стал я. Мы завершили план конструкторов.

Говард с усилием заставил себя успокоиться. Мысли пугались, и теперь его интересовало лишь одно: как постараться убраться со станции и вернуться на корабль. А уж после он посотрудничает и с Флемингом. Но новый, непредсказуемый Флеминг... Говорил-то он вполне по-человечески... но вот остался .ли человеком?

– Флеминг, - решил попробовать Говард.

– Да, старик? Это обнадеживало.

– А ты сможешь вывести меня отсюда?

– Думаю, да, - сказал голос Флеминга.
– Постараюсь.

– Я вернусь сюда с нейрохирургами, - заверил его Говард.
– Тебя приведут в порядок.

– Не беспокойся за меня, - ответил Флеминг.
– Я и сейчас в порядке.

Говард потерял счет времени. Один узкий коридор переходил в другой и растворялся в следующем коридоре. У Говарда от усталости подгибались ноги. Правда, пока он шел, он ел. В рюкзаке он запас себе бутербродов и теперь машинально жевал их для поддержания сил.