Но мгновение, блеснув короткой надеждой, прошло. На помосте, под вишнёвым балдахином, по-прежнему сидела, изменившаяся до неузнаваемости мадам Иоланда, которая, действительно, слушала приторно-сладкую балладку и сопереживала ей со всей искренностью.

«Ей Богу, не знал бы так хорошо свою мать, решил бы, что она…»

Шарло осекся. Несерьёзная, почти смешная мысль вдруг заставила его увидеть всё по-новому.

Конечно! Она влюблена!

И этим… Нет, не может быть! Но этим объясняется всё! И суетная озабоченность Рене, который, видимо, понял это раньше, и её собственная задумчивость, рассеянность, беспечность, смена настроений, вроде погоды за окном – то слёзы, то улыбки… Хотя, нет, матушка никогда не плакала, потому что любая неприятность побуждала её к новым действиям, но никак не к слезам. Но всё равно, объяснить влюблённостью можно было всё! Всё, кроме одного – как такое вообще могло случиться?! Или нынешний год какой-то особенный – неприступные крепости, падают, одна за другой? В таком случае, кто завоеватель?

Шарло принялся лихорадочно прокручивать в уме все события последних дней, недель, месяцев, и пришел к выводу, что беда с матушкой случилась, скорей всего, на турнире. А там, кроме Алансона и братца Рене никто особенно не блистал. Разве что, герцогиня Анжуйская обратила свой взор на личность непримечательную? В таком случае, это была уже не беда, а настоящая катастрофа, потому что расчетливый роман, или временная интрижка, либо принесут пользу, либо быстро закончатся, тогда как неконтролируемая страсть может завести невесть куда…

Но кто же, кто?! Шарло терялся в догадках! Танги дю Шастель? Нет. О рыцаре даже не думалось, поскольку, в юношеском своём понимании, Шарло считал, что влюбиться можно только сразу, под воздействием первых минут узнавания, когда всё ново и всё поражает, но никак не после долгих лет тесного общения. Однако, сколько он ни перебирал в уме личностей, достойных матушкиного внимания, ни на ком так и не смог остановиться.

Оставалось перебрать недостойных…

Тут, наконец, слащавая баллада закончилась. Все стали требовать «шансон де жест»27, но мадам Иоланда вдруг часто замахала венецианским веером и встала…

– Вам письмо, сударь, – услышал Шарло голос Филиппа де Руа над самым ухом.

Он не успел ещё обернуться, как заметил взгляд матери.

В первый момент показалось, что вся эта нежность обращена к нему. Но взгляд скользил мимо, и, обернувшись на де Руа, Шарло сначала замер, а потом почувствовал, как внутри закипает бешенство.

Так вот он – покоритель неприступной твердыни!

Как легко всё определилось, стоило напасть на верный путь!

Так это ОН?! Этот ничтожный красавчик, умеющий ловко сострить и выскочить в подходящую минуту с каким-нибудь уместным замечанием, нужной вещью, или просто с улыбочкой, от которой млеют все и вся – от кухарки до… О, Господи! А его новые доспехи! И перстень на пальце! И радость матери при известии, что в Реймсе с ней останется именно Шарло со всеми своими дворянами – или, говоря иначе, красавчик Филипп!

Обида была так же сильна, как и негодование! Шарло почти вырвал письмо из пальцев де Руа, не отводя от красивого лица белых от злости глаз.

– Это от его светлости, герцога Рене, – улыбнулся тот и стрельнул глазами в сторону герцогини.

– Давайте устроим танцы! – тут же полетел по залу её звонкий голос.

Шарло он показался отвратительным. Захотелось сказать или сделать что-то грубое. Но, вместо этого, трясущиеся от злости пальцы развернули письмо.

«Любезный брат, – размашисто, наспех, писал Рене, – в Шато-Тьери наш Шарль договорился с Бургундцем о сдаче Парижа не позднее начала августа с прекращением до исполнения сего срока всех военных действий! Трудно поверить, что договор вступит когда-нибудь в силу, но он заключен, тем не менее. Если у вас ещё не было гонца с известием, постарайся убедить матушку вернуться ко двору. Судя по письму нашего преданного мессира Лю Шастель, там творятся нехорошие дела! Я тоже приеду, как только супруга разродится. А коли случится такое, что матушка снова начнёт ссылаться на хвори, поезжай сам и, слушая во всём мессира Дю Шастель, дожидайся меня…»

Рука с треском смяла письмо.

Чёрта с два тут были какие-нибудь гонцы! Любезный друг и почти брат Шарль договаривается с кем угодно, только уже не с ними! Да и зачем королю анжуйское семейство, если та, которую он считал матерью и первой советчицей, сама устранилась ото всех дел?!

Тяжёлым взором Шарло обвел зал, в центре которого несколько пар уже кланялись друг другу под игривые переборы лютни.

– Вы позволите, сударь, составить пару её светлости?

Де Руа всё ещё улыбался, ничуть не сомневаясь в согласии Шарло.

«Вот она – причина всех бед! – молотом застучала в голове обида. – Сегодня же отошлю его прочь, а вдогонку отправлю пару наёмных убийц, чтобы избавиться наверняка! Хотя, с де Руа какой спрос? Не прояви сама герцогиня этой постыдной слабости, красавчик Филипп мог до крови расшибить себе лоб, кланяясь ей, но ничего бы не добился! Зачем же брать на свою душу грех ради полного ничтожества и оставлять безнаказанным подлинного виновника всех наших бедствий?! Нет! Если уж кого и наказывать, то только её! Ту, которая всё моё будущее поставила под удар ради своей любовной прихоти! Ей хочется танцевать? Ради Бога! Мешать не стану. Но и себе мешать не дам… Как там пишет Рене? Постараться вернуть матушку ко двору? О, да! Я постараюсь! Но, прежде всего, верну себе собственное положение!..»

– Её светлость найдёт другую пару, – сиплым от негодования голосом процедил Шарло. – А вам, де Руа следует немедленно собирать вещи.

– Ваша милость меня куда-то отсылает?

– Моя милость едет сама. И вы со мной.

– Но приказ его величества… забота о здоровье её светлости…

Шарло резко обернулся.

– Вы разве не видите, сударь? Герцогиня танцует! Значит, она здорова… А я свободен! И я еду к королю!

«А вы извольте бежать за своей хворью, матушка! – подумал он, выходя из зала. – Так наверняка вернётесь… Ах, если бы вы оставались такой же разумной, как прежде! Я бы тогда ни за что не сделал того, что собираюсь. Но, увы, мадам, вы сами не оставили мне выбора!»