В самом деле, белое сияние играло отблесками на серебре и старой стали пожелтевшего оружия, окружало серебристо-огненным венчиком взлохмаченную голову задумавшегося Элмера. Лицо его оставалось в тени, в руке он держал заморского вида пистолет.

– Знаете, почему я выбрал этот старый мушкет? – спросил он. – Оттого, что его можно заряжать вот такой пулей!

Он вынул из ящика буфета маленькую лжицу [14] и с усилием отломал крошечную фигурку апостола.

– Вернемся в комнату, – добавил он.

– Случалось вам читать о смерти Денди? – спросил Элмер, когда они снова уселись. – Помните Грэхема из Клэверхауза, того, что преследовал пресвитериан в Шотландии и скакал на черной лошади, которой не страшны были никакие пропасти? Помните, что его могла взять лишь серебряная пуля, потому что он продал душу черту? В одном отношении с вами, пожалуй, приятно иметь дело: вы достаточно сведущи, чтобы верить в черта.

– О да! – согласился патер Браун. – Я верю в черта. Но зато я не верю в Денди. По крайней мере в Денди из пресвитерианской легенды с его кошмарным концом. Джон Грэхем был просто солдатом семнадцатого столетия и лучше многих других. Если он и преследовал кого-нибудь, то только потому, что такова была его профессия – профессия драгуна, а не дракона. Судя же по моему опыту, черту душу продают вовсе не такие бахвалы и вояки. Те поклонники его, каких я знавал, были люди совсем иного сорта. Не касаясь имен, которые могли бы ввести в смущение, упомяну лишь о современнике Денди. Слышали вы о Дэлримпле из Стейра?

– Нет, – мрачно уронил Элмер.

– Во всяком случае, вы слышали о том, что он совершил, – продолжал патер Браун. – И это было хуже всего, что когда-либо сделал Денди. Он устроил избиение в Гленкоу. Человек он был ученый, сведущий юрист, государственный муж с очень широкими взглядами в своей области, притом тихий человек, с лицом тонким и умным. Вот такие-то люди и продают душу черту.

Элмер подскочил на месте и с энтузиазмом закивал головой.

– Клянусь богом, вы правы! – крикнул он. – Тонкое умное лицо! У Джона Стрейка именно такое лицо!

Тут он поднялся и некоторое время сосредоточенно всматривался в патера Брауна.

– Если вы немного подождете меня здесь, я покажу вам кое-что, – сказал он наконец.

С этими словами Элмер вышел снова в среднюю дверь, прикрыв ее за собой. «Направился, вероятно, к старому буфету или к себе в спальню», – подумал патер Браун.

Он не вставал с места и рассеянно смотрел на ковер, на который сквозь стекла двери падал бледный красноватый отсвет. На миг он принял было ярко-рубиновый оттенок, но потом снова потускнел, будто солнце то выглянуло из-за тучи, то спряталось вновь. В комнате было тихо, только рыбки плавали взад-вперед в своей зеленой чаше.

Патер Браун напряженно думал. Через минуту или две он поднялся, бесшумно скользнул к телефону, помещавшемуся в углублении за занавеской, и вызвал доктора Война по месту его службы. «Хотел бы сообщить вам кое-что по делу Элмера, – тихо сказал он. – История любопытная. На вашем месте я немедленно отправил бы сюда человек пять-шесть, с тем чтобы они окружили дом». После этого священник вернулся на прежнее место и уселся, уставившись на темный ковер, который снова подернулся ярким кроваво-алым отблеском. Этот просачивающийся сквозь стекла свет навел его на мысль о зарождении дня, предшествовавшем появлению красок, и обо всем таинственном, символом чему являются окна и двери, то закрывающиеся, то распахивающиеся.

Тут нечеловеческий вопль донесся из-за закрытых дверей, и почти в тот же миг раздался выстрел. Не успели раскаты его замереть, как дверь распахнулась, и в комнату, шатаясь, вбежал хозяин дома, в разорванном у ворота халате, с дымящимся пистолетом в руке. Он не то дрожал с головы до ног, не то трясся от хохота, неестественного при данных обстоятельствах.

– Хвала великой магии! – кричал он. – Хвала серебряной пуле! Исчадие ада на этот раз ошиблось в расчетах, и мои братья, наконец, отомщены!

Он упал на стул, пистолет выскользнул у него из рук и покатился на пол. Патер Браун бросился мимо него в коридор. Взялся было за ручку двери, которая вела в спальню, будто собираясь войти, потом нагнулся, рассматривая что-то, подбежал к наружной двери и распахнул ее.

На снегу, недавно еще нетронутом и незапятнанном, что-то чернело. На первый взгляд – огромная летучая мышь. Но достаточно было присмотреться, чтобы убедиться в том, что это человек, лежащий навзничь, человек в широкополой черной шляпе, какие носят американские испанцы, и в широчайшем черном плаще. Полы плаща – или рукава, – легли так, что походили на крылья. Рук видно не было, но патер Браун угадал положение одной из них и заметил рядом, полуприкрытое платьем, какое-то металлическое оружие. Обойдя вокруг и заглянув под шляпу, священник разглядел лицо – действительно такое, о каком недавно упоминал Элмер: тонкое, умное, притом строгое и скептическое лицо Джона Стрейка.

– Ну, на этот раз меня перехитрили, – пробормотал патер Браун. – Похоже на громадного вампира, птицей ринувшегося с небес.

– Как бы он мог явиться иначе? – послышался голос из дверей.

Священник, подняв глаза, увидел стоявшего на пороге Элмера.

– Он мог ведь прийти, – уклончиво ответил священник.

Элмер широко повел рукой, указывая на белый ландшафт.

– Взгляните на снег! – сказал он глухо. – Он и сейчас незапятнан, вы сами только что назвали его чистейшей белой магией. На целые мили кругом на нем нет ни единого пятна – одна эта грустная клякса, упавшая здесь! Никаких следов, если не считать ваших и моих.