Френология, разумеется, лженаука. Но это ясно нам, людям «просвещенной эпохи», а По и его современники относились к ней вполне серьезно и с большой заинтересованностью изучали свой (и не только) череп на предмет выпуклостей и впадин, пытаясь понять, почему одним обеспечен успех в жизни, а другим — неудачи. Френология толковала и особенности психики человека, поэтому По испытывал к ней пристальный интерес не только как писатель, но и человек, страдающий нервными расстройствами, — в попытке понять, что с ним происходит и почему.

Без сомнения, По многое узнал об этой таинственной сфере, общаясь с Инглишем. И, скорее всего, с помощью своего просвещенного друга нашел у себя на черепе некую шишку, свидетельствующую о незаурядных художественных способностях. Да и впадина, иллюстрирующая пагубную слабость к алкоголю, у него наверняка имелась. Но сделало ли его это «знание» счастливее, успокоило ли? Едва ли.

В ноябре 1839 года произошло событие, ознаменовавшее очередной важный этап в жизни и творчестве Эдгара Аллана По: в издательстве «Ли и Бланшар» (Филадельфия) вышел двухтомник его рассказов под названием «Гротески и арабески». У писателя, как мы знаем, это была далеко не первая книга, но ему впервые удалось осуществить такое издание — сборник собственных рассказов. Как, верно, помнит читатель, предыдущие попытки завершались неудачей.

Хотя книги вышли в конце 1839 года, на титульных листах фигурирует 1840 год. Такова обычная (в том числе и современная) издательская практика.

Название сборника восходит, судя по всему, к статье знаменитого Вальтера Скотта «О сверхъестественном в литературе», опубликованной в 1827 году в журнале «Форин куотерли ревью» [210] , и конкретно отсылает к фразе: «…гротеск в его произведениях похож на живописную арабеску, на которой можно различить… романтические видения, на сложный орнамент, который ослепляет зрителя… необычайной плодовитостью вымысла и поражает его богатейшими контрастами всех возможных форм и оттенков» [211] . Очевидно, По не обратил (или не хотел обращать) внимания на ироническую окраску высказывания великого романиста, который вовсе не одобрял мрачных, «гофманианского толка», фантазий в литературе. Но, вероятно, Эдгару По все-таки была ближе мысль Ф. Шлегеля, которого читал и почитал и для которого арабеска была выражением «мистического, абсолютно свободного предчувствия бесконечности, вечного движения», «зримой музыкой», идеальной «чистой формой». Причудливый этот образ давно очаровал По. Если помнит читатель, еще в начале 1830-х годов, имея в своем багаже всего несколько новелл, он уже замышлял прозаический сборник, который планировал назвать «Одиннадцать арабесок». Тогда намерение осталось нереализованным. В ноябре 1839-го он его осуществил — уже в двух томах. И новелл в книге было не 11, а 25 (14 плюс авторское предисловие в первом и одиннадцать — во втором) — все, что он к тому времени сочинил.

Для Эдгара По «гротеск» и «арабеск», конечно, не просто красивые образы. Вынесенные в качестве заглавия к сборнику, они означали для него вполне конкретные модификации жанра короткой прозы — то, что мы привыкли обозначать как «рассказ», «новелла», а По (и его коллеги-современники) называл tales — «истории», «выдумки», «россказни». Упрощая, можно определить так: гротеск — главным образом юмористическое, нередко пародийное повествование; арабеск — серьезная фантастическая (читай — мистическая) история, в которой автор свободно реализует полет творческого воображения. Ю. В. Ковалев в свое время предложил такое толкование: «Для него [По] различие между понятиями „гротеск“ и „арабеск“ — это различие в предмете и методике изображения, опирающееся в исходной точке на кольриджевскую концепцию воображения и фантазии. Гротеск он мыслил как преувеличение тривиального, нелепого и смехотворного до масштабов бурлеска; арабеск — как преобразование необычного в странное и мистическое, пугающего — в ужасное… Возникновение гротеска, по мысли По, — это процесс, в котором осуществляется количественное изменение материала — концентрация, преувеличение, „возвышение“, тогда как рождение арабеска сопряжено с его качественным превращением. Сам По признавал, что среди его „серьезных“ новелл преобладают арабески. При этом он, очевидно, имел в виду эстетическую доминанту повествования. Выделить в его творчестве гротески или арабески в чистом виде невозможно» [212] .

Сохранилось кое-что из переписки По и издателей из «Ли и Бланшар». Вот фрагмент одного из их писем от 28 сентября 1839 года:

Из приведенного фрагмента понятны условия, на которых был издан сборник. Не предполагалось, что автор получит хоть что-нибудь, кроме нескольких экземпляров двухтомника. Но это был тем не менее прогресс. Как мы помним, всего лишь двумя годами ранее издатели вообще отказывались от «книги рассказов», утверждая, что такая продукция спроса иметь не будет. Но вот прошло некоторое время, и издательство берется публиковать сборник уже «на свой риск». Говорит это об одном: репутация Эдгара По явно возросла, известности прибавилось настолько, что «Ли и Бланшар» решили рискнуть и издать его «Гротески».

Впрочем, напечатали они не 1750, а 750 экземпляров: в последний момент было решено, что большее количество в условиях продолжающейся стагнации рынка они реализовать не смогут. Но и отпечатанные экземпляры продавались долго. Год спустя По вновь обратился к своим издателям с предложением:

«Джентльмены! Я хочу опубликовать новую подборку своих рассказов с таким примерно заглавием: „Прозаические истории Эдгара А. По с добавлением ‘Убийств на улице Морг’, ‘Низвержения в Мальстрем’ и иных позднейших фрагментов наряду со вторым изданием ‘Историй гротеска и арабесок’“ [213] . Мне приятно, что вы продолжаете оставаться моими издателями, и, если у вас есть намерение выпустить книгу, я был бы рад сделать это на условиях, что предлагались прежде, — то есть вы оставляете себе всю прибыль, а мне предоставляете двадцать экземпляров для друзей».