20 февраля «дружественная» журналу газета Аткинсона «Сэтеди ивнинг пост» сообщила о «присоединении» нашего героя к Грэму [222] . Первым номером журнала, который готовил По, стал апрельский выпуск — над ним он работал в феврале — марте 1841 года. Так начался самый благополучный в финансовом плане и один из самых плодотворных — в творческом — период в жизни Эдгара По.

Надо сказать, что первый рассказ писателя на страницах обоих журналов Грэма (в последние месяцы 1840 года «Каскет» и «ДМ», хотя и принадлежали одному человеку, существовали самостоятельно и выходили отдельно, но содержание имели «унифицированное») появился еще в декабре. Это был «Человек толпы». Историю эту По сочинил, видимо, для бёртоновского детища, но после «развода» с последним опубликована она не была, а вместе с бумагами проданного предприятия оказалась в собственности Грэма и, таким образом, очутилась на страницах обоих изданий.

Рассказ не принадлежит к числу самых известных творений писателя и, надо сказать, вообще не привлекает особого внимания. И совершенно напрасно, поскольку иллюстрирует ту работу, что происходила тогда в творческом сознании писателя, показывает, как он двигался от дешифратора-любителя из «Алекзандерз уикли мессенджер», с помощью логического анализа разгадывающего головоломки и криптограммы, к проницательному наблюдателю из «Человека толпы», способному по внешнему облику, повадкам и жестам безошибочно определить социальный статус, характер и профессию человека, и дальше — к Огюсту Дюпену, вооруженному логикой и наблюдательностью, раскрывающему загадочные преступления, полагаясь на так называемый «индуктивный метод мышления» и следуя в своих умозаключениях «от факта к его причине». Так что знаменитый рассказ «Убийства на улице Морг», появившийся на страницах апрельского номера «Журнала Грэма», — прямое следствие увлечения писателя разгадыванием криптограмм и размышлений над природой собственной проницательности.

Вспомним первые строки рассказа:

Не правда ли, похоже на чувства, что, видимо, переживал наш герой, разгадывая присланные ему зашифрованные послания. Он, кстати, продолжил это занятие и в «Журнале Грэма», где опубликовал серию статей, посвященных криптографии, и демонстрировал свои способности к «криптоанализу» [223] . Из адресованных По нескольких десятков криптограмм и затейливо зашифрованных посланий он не разгадал всего одну, да и ту — потому что считал ее «не имеющей решения» [224] . Брался разгадать возраст и характер человека по автографу (экспериментам в этой области он также посвятил несколько публикаций [225] ). Судя по всему, Э. По считал свои способности врожденными и надеялся, что френология (наука, которую он искренне уважал) со временем найдет «шишку», отвечающую и за них. Причем собственные аналитические таланты связывал с художественным даром. Та же новелла в преамбуле содержит вроде бы отвлеченные, но на самом деле принципиальные для писателя соображения о различиях между фантазией и воображением и связи последнего с аналитическими потенциями:

Фантазию, как мы видим, он не считал свойством ценным и редким, а вот воображение, которое для него являлось синонимом художественной одаренности, напротив — уникальным. А потому: «…я не мог не восхищаться неудержимостью и свежестью его воображения», — пишет о своем герое, Огюсте Дюпене, безымянный рассказчик в новелле.

Ну а как он мог не восхищаться? Ведь восхищался-то самим собой: кто такой месье Дюпен, как не «идеальный Эдгар По», наделенный поразительными аналитическими способностями, производными от богатого воображения, для него — синонима таланта?

А. X. Квин (да и многие другие) полагал, что образ Дюпена возник благодаря знакомству По с мемуарами Видока [227] , которые он, конечно, должен был прочитать, поскольку в числе многих американских журналов с сентября по декабрь 1838 года они публиковались также и на страницах журнала Бёртона. Да и имя Видока, как, возможно, помнит читатель, упоминается на страницах новеллы. Впрочем, По был не очень высокого мнения о его способностях и устами Дюпена дал следующую характеристику:

«У Видока… была догадка и упорство при полном неумении систематически мыслить; самая горячность его поисков подводила его, и он часто попадал впросак. Он так близко вглядывался в свой объект, что это искажало перспективу. Пусть он ясно различал то или другое, зато целое от него ускользало» [228] .

Так что если образ знаменитого сыщика как-то и повлиял на рождение Дюпена, то совсем не потому, что По намеревался ему подражать. И тем более не собирался его превзойти. Видок наделен всего лишь умом «изобретательным», то есть вполне заурядным, в то время как Дюпен (читай — его создатель) обладает способностью аналитической, производной от таланта редкостного — богатого воображения.