Но эти же две последние революция показали, что ТИ в принципе неспособна рассматривать альтернативные хронологические модели прошлого. Главной революцией в понимании прошлого стала набирающая силу хронологическая революция, восходящая к Морозову, Постникову, Фоменко, Носовскому и современным российским альтернативным авторам. Немецкая историческая аналитика участвует активно в поисках картины реального прошлого, очищенной от ошибок и выдумок ТИ.

Общий вывод в связи с описанной в книге ситуацией сводится к тому, что избранный историками путь медленного и постепенного уточнения догматов исторической веры себя не оправдал. При всех возможных ошибках альтернативных исследований в рамках исторической аналитики, только предложенный ею путь анализа хронологических и исторических альтернатив может привести к прорыву сквозь созданную историками завесу виртуальности к пониманию реального прошлого.

Пора перестать относится к истории всерьез. Гуманисты развлекались, додумывая прошлое, которое человечеству почти неизвестно, и показали нам тот путь, который пока и является единственно возможным в обращении с прошлым: мы должны перестать рядиться в академические одежды и начать играть в игру «а как еще можно объяснить то немногое, что мы знаем о прошлом?». Верные интерпретации дошедшей до нас картины прошлого еще ждут своих мудрых толкователей.

На покрытом хаотическим рисунком из кривых и точек кафельном полу, разные люди распознают разные картины. И это совершенно естественно: у каждого свой алгоритм распознавания образов. Было бы абсолютным нонсенсом объявить первую из увиденных таким образом «картин» замыслом художника, тем более, что мы не знаем, участвовал ли в создании кафельных узоров художник или господин Случай.

При исследования прошлого это означает, что распознавание образов прошлого всегда не меньше зависит от того, кто претендует на создание картины прошлого, чем от сохранившихся от прошлого крох информации о нем. Иными словами, история всегда многозначна и многовариантна. Это обстоятельство делает смешной, чтобы не сказать идиотской, попытку традиционных историков заткнуть глотку всем критикам из модели прошлого.

Но если в создании плиток участвовал художник, то сравнивая картины, увиденные разными людьми, мы, быть может, сумеем разгадать его гениально скрытую от простого распознавания картину или узор. Это утверждение приложимо в некоторой степени и к матушке природе, разыгрывавшей на общепланетной сцене свои пьесы с участием человечества. О нем нужно помнить и при рассмотрении работ тех писателей, которые сочинили базисные исторические произведения и хронологические схемы.

Всерьез нужно относиться к прошлому, а не к истории. И всерьез же нужно относиться к хронологии не истории (выдуманная история может иметь только фиктивную хронологию), а прошлого. И хотя больш’ая, если не б’ольшая часть хронологии прошлого уже безвозвратно утеряна, но и та сравнительно небольшая ее толика, которую еще можно восстановить, требует огромного напряжения умственных сил всех тек, что берется за это нелегкое начинание.

Хронологию нельзя понять, не осознав историю календаря. Я попытался разобраться в истории календарей еще в «Истории под знаком вопроса». Однако мои попытки проследить историю римского календаря, якобы потом реформированного сначала Юлием Цезарем, а потом августейшим Августом, имела только отрицательный результат. Я понял, что существующая история календарного дела ничего не объясняет и не может претендовать на адекватное отражение прошлого календарных систем. Именно поэтому я посвятил последнюю часть настоящей книги ранней истории календаря, которая оказалась в большой мере связанной с разными лунными календарями.

Не уверен, что данная книга станет бестселлером. Не уверен, что современные издательства готовы работать на пользу издаваемых ими книг с подобной целью. Не уверен и в том, что соблюдал в этот раз все правила написания бестселлеров. Правда, главное правило написания бестселлера крайне просто. Оно заключается в том, что нужно сесть и … написать … бестселлер (стоя сделать это крайне трудно, хотя и не невозможно).

Обычно авторы книг, так и озаглавленных «Как написать бестселлер», анализируют кем-то написанные бестселлеры и приходят к выводу, что рассмотренные ими авторы бестселлеров придерживались всех основных правил написания бестселлеров. Но они никогда не рассказывают о том, как написать бестселлер тому, кто еще ни разу не написал бестселлер. Поэтому я не буду заострять внимание читателей на проблематике бестселлере на тему об исторической аналитике, а затрону в заключение заключения только весьма общий вопрос стиля.

Меня вынуждает к этому не лишенное основания подозрение, что многие коллеги по исторической аналитике не будут в восторге от моих попыток не быть слишком серьезным при обсуждении весьма и весьма серьезных вопросов. Поспешность нужна, как известно, при ловле блох, а серьезность – при написании диссертаций, ибо серьезному оппоненту, которому лень углубляться в аргументацию молодого коллеги, гораздо проще уловить несерьезность стиля, чем серьезность обоснования тезисов диссертации.

Но я пишу не для кабинетных ученых, а для людей со здравым смыслом, не зависящим от наличия или отсутствия академических степеней и должностей. И защищать на старости лет еще одну диссертацию не намерен. По этой причине я искал свой стиль, который не отпугнул бы массового читателя, а из среды серьезных ученых подошел бы для тех из таковых, кто был в детстве ребенком, в юности – молодым человеком, а в зрелые годы не всегда держал на языке ломтик лимона.

Вообще-то, свобода выбора стиля повествования и степень его серьезности предоставляется автору. Это его право человека. Это его право гражданина. Это его право семьянина или холостяка. Не менее уважаемое современным обществом, чем право домохозяйки пользоваться за свой счет купленным за собственные денежки холодильником.

Писатель формирует свой стиль на основании собственных предпочтений, ограниченности своего писательского таланта и в попытке согласовать его - стиль, а не талант, который, если его нет, ни с чем не согласуешь - с целью литературного произведения и предметом оного.

Он может писать академически основательно, рискуя отвратить читателя от своего произведения уже на второй странице введения в книгу. Он может придерживаться звериной серьезности, при которой любая улыбка читателя рассматривается как тотальное поражение в мировой войне. Или он может изредка позволить себе немного расслабиться и попытаться рассмешить читателя, в надежде на то, что оный читатель, может без особого труда быть спровоцирован на улыбку или усмешку и не будет зол на автора за потерю к себе самому уважения как к человеку всегда и везде серьезному.