Скажем, полчаса на те, чтобы убедить Уиллока (не упоминая о генах: «Я не знаю, почему убили отцов мальчиков; но они убиты, вот и все»), а потом еще час, чтобы сюда прибыли ребята Гринспана. Они могут быть тут к двум часам, может, чуть позже. Он же, скорее всего, снимется отсюда к трем и будет в Вашингтоне к пяти, к половине шестого. Позвонит Кохлеру. Он попытался представить себе встречу с ним и записку Барри. Странно, что Менгеле не обратил на нее внимания. Но, может быть, Кохлер переоценил ее значение…

Он услышал отчаянный лай собак, когда выбрался на залитую солнцем лужайку перед двухэтажным домом — белые ст-авни, коричневая дранка на крыше — который стоял под углом к нему; за ним в загоне, обнесенном высокой изгородью, лаяли и носились не меньше дюжины псов.

Он выбрался на вымощенную камнем подъездную дорожку к дому и остановил машину; поставил коробку передач на нейтрал, повернул ключ зажигания, опустил ручной тормоз. Собаки на задах продолжали лаять. Поодаль от дома в гараже стояли седан и красный пикапчик.

Он вылез из машины и, держа в руках портфель, остановился, глядя на белый ухоженный домик. Организовать тут охрану Уиллока нетрудно; одни только собаки — они продолжали заходиться от лая — чего стоят. Устрашающее зрелище. Правда, убийца может попробовать добраться до него где-то в другом месте — в городе или на дороге. Уиллок должен вести нормальный образ жизни, чтобы убийца мог как-то проявить себя. Вот в чем проблема: надо запугать его так, чтобы он согласился принять охрану «Молодых Еврейских Защитников», но не настолько, чтобы он сидел, запершись в доме, и не покидал его.

Он перевел дыхание и двинулся вверх по дорожке, что вела к крыльцу. На дверях был молоток, выполненный в виде металлической собачьей головы, и тут же рядом красовалась черная кнопочка звонка. Он выбрал молоток и дважды стукнул им в двери. Молоток был старым и петли его заедали; удары были еле слышны. Подождав несколько секунд, в течение которых был слышен только лай собак в доме, он положил палец на кнопку звонка, но дверь открылась и на пороге показался человек, меньшего, чем он предполагал, роста, с коротко стриженными седыми волосами, живыми веселыми карими глазами, который посмотрел на него и сказал глуховатым голосом:

— Вы Либерман?

— Да, — ответил он. — Мистер Уиллок?

Тот кивнул коротким ежиком седоватых волос и приоткрыл дверь пошире.

— Входите.

Он оказался в холле, пропахшем псиной, откуда наверх вела узкая лестница. Снял шляпу. Собаки — судя по звукам, пять или шесть из них, — выли, лаяли и скреблись за дверью в конце холла. Он повернулся к Уиллоку, который, закрыв двери и улыбаясь, стоял перед ним.

— Рад встретиться с вами, — сказал Уиллок, который выглядел щеголеватым и даже нарядным в своей светло-синей рубашке с открытым воротом, закатанными рукавами, отлично сидящих темно-серых брюках и блестящих черных туфлях. Занятия со сторожевыми псами никоим образом не сказывались на нем. — А я уже было стал думать, что вы не приедете.

— Я сбился с направления, — сказал Либерман. — Вам звонила женщина из Нью-Йорка? — С извиняющейся улыбкой он покачал головой. — Это я ее попросил.

— Ах, вот как, — ответно улыбнулся Уиллок. — Снимайте пальто. — Он кивнул на стоячую вешалку, где уже висели черная шляпа и пальто, под которым виднелась грубая коричневая куртка с обтрепанными рукавами.

Повесив шляпу, Либерман поставил портфель на пол и расстегнул пальто. Уиллок проявлял к нему гораздо больше дружелюбия, чем ему сначала показалось по телефону — похоже, он в самом деле был искренне рад его видеть — но какие-то интонации его речи противоречили этому впечатлению. Либерман интуитивно чувствовал, но не мог сформулировать, что его беспокоит. Глянув на двери, за которыми бесновались псы, он заметил:

— Очевидно, их вы и имели в виду, когда сказали: «Полон дом собак».

— Да, — согласился Уиллок, все с той же улыбкой проходя мимо него. — Не обращайте на них внимания. Они всегда так гавкают. Я запер их, чтобы они нам не мешали. Порой люди из-за них нервничают. Заходите. — Он открыл двери справа.

Либерман повесил наконец пальто, подхватил портфель и вслед за Уиллоком проследовал в уютную гостиную. Собаки начали колотиться и скрестись в дверь слева, рядом с черным кожаным диваном, на стене за которым висела коллекция дипломов с разноцветными ленточками среди прочих трофеев, размещенных на деревянных панелях стены, где нашлось место и снимкам в черных рамочках. В дальнем конце комнаты размещался каменный зев камина, с рядом кубков на его верхней доске и часами. Окна справа были занавешены белыми портьерами, между которыми размещался старомодный диванчик, а в углу у дверей стояли стул и столик с телефоном и тумбочками в подставке.

— Садитесь, — Уиллок жестом показал ему на диванчик, располагаясь сам на софе. — И объясните мне толком, почему я понадобился нацистам. — Он сел, аккуратно поддернув брюки. — Должен признаться, что вы меня чертовски заинтриговали.

«Р» прозвучало грубовато. Наконец он понял, что смущало его: добродушный Генри Уиллок передразнивал его, имитируя немецкий акцент в английской речи; ничего бросающегося в глаза, но «р» было слишком раскатисто, а звонкие согласные он явно смягчал. Присев на диван, который скрипнул под ним, он глянул на Уиллока, который, расставив ноги и упираясь локтями в колени, с улыбкой смотрел на него, наклонившись вперед; кончиками пальцев он выстукивал дробь по крышке зеленого альбома, лежащего перед ним на столике.