— Вы лжете! — сказал Менгеле.

— Нет! — вскричал Фарнбах; кровавая сережка опять оторвалась. — Всех отозвали! Один был в офисе, когда я туда прибыл. Двое уже отбыли. Остальные двое были в пути.

Менгеле смотрел на него, не в силах проглотить комок в горле.

— Почему? — спросил он.

— Не знаю, — скорбно ответил ему Фарнбах. — Больше я не задавал никаких вопросов. И делал то, что было мне сказано.

— Где же доктор? — снова завопила его жена.

— Он уже идет! — крикнул кто-то от дверей.

— Я сам… — сказал Менгеле. — Я сам доктор.

— Не приближайтесь к нему!

Он посмотрел на жену Фарнбаха.

— Заткнись, — сказал он, оглядываясь. — Есть тут у кого-нибудь пинцет?

В кабинете управляющего банкетным залом он извлек из затылка Фарнбаха осколок стекла, пользуясь доставленным пинцетом и увеличительным стеклом, пока Руди держал поблизости лампу.

— Осталось еще несколько, — сказал он, бросая осколки в пепельницу.

Фарнбах, который, согнувшись, сидел перед ним, ничего не сказал.

Менгеле обработал ранку йодом и наклеил на нее кусочек пластыря.

— Я очень извиняюсь, — сказал он.

Фарнбах встал, одергивая свой промокший смокинг.

— А когда, — спросил он, — мы сможем узнать, зачем нас посылали?

Несколько мгновений Менгеле молча смотрел на него, а потом сказал:

— Я считал, что вы наконец прекратили задавать вопросы.

Повернувшись на пятках, Фарнбах вышел.

Передав пинцет Руди, Менгеле отослал и его.

— Найди Тин-Тин, — сказал он. — Мы скоро уезжаем. Пошли его предупредить Эрико. И закрой за собой двери.

Он сложил аптечку первой помощи и, сев за неубранный стол, снял очки и вытер ладонью испарину со лба. Вынув портсигар, он закурил, бросив спичку в осколки стекла. Снова нацепив очки, вытащил записную книжку с телефонами.

Справляясь с ней, он набрал личный номер Зейберта.

Бразильская горничная, глупо хихикая, сказала ему, что сеньор и сеньора в отлучке и она не знает, где они.

Он попытался связаться со штаб-квартирой, не рассчитывая на ответ; так и случилось.

Сын Острейхера Зигфрид дал ему другой номер, по которому ему ответил сам Острейхер.

— Говорит Менгеле. Я во Флорианополисе. Только что видел Фарнбаха.

После краткого молчания он услышал:

— Черт побери. Полковник отправился утром к вам, чтобы все рассказать; он очень сожалеет, что пришлось пойти на это. Он дрался, как лев.

— Могу себе представить, — сказал Менгеле. — Что случилось?

— Все из-за этого сукиного сына Либермана. Он как-то смог на прошлой неделе увидеться с Фридой Малони.

— Он же был в Америке! — вскричал Менгеле.

— Пока не вылетел в Дюссельдорф. Должно быть, она ему изложила всю историю, как она воспринималась с ее стороны. Ее адвокат спросил у некоторых наших друзей там, как это получилось, что нам пришлось в конце шестидесятых заниматься черным рынком продажи детей. Он убедил их, что все в самом деле так и было, и они стали справляться у нас. В прошлое воскресенье прилетел Рудель, беседа проходила три часа — Зейберт очень хотел, чтобы вы тоже присутствовали; Рудель же и кое-кто еще возражали — на том все и кончилось. Люди стали возвращаться во вторник и в среду.

Менгеле сдернул очки и буквально застонал, прикрывая рукой глаза:

— Ну, почему они не могли просто убить Либермана? Неужто они рехнулись или они сами евреи? Что с ними случилось? Мундт мог бы без труда справиться с этим. Он с самого начала предлагал такое решение. Он один умнее, чем все ваши полковники, вместе взятые.

— Желательно ли вам выслушать их точку зрения?

— Валяйте. И если меня вырвет во время изложения, прошу простить меня.

— Семнадцать человек мертвы. Это означает, в соответствии с вашими выкладками, что мы можем рассчитывать на успех в одном или двух случаях. И, может быть, еще на один-два среди прочих, ибо кое-кто может умереть естественной смертью. Либерман по-прежнему ничего толком не знает, поскольку Малони сама ничего не знала. Но она может припомнить имена и в таком случае логическим шагом станет попытка перехватить Гессена.

— Тогда следовало бы отозвать только его! Почему всех шестерых?

— Вот это и говорил Зейберт.

— Ну и?

— Сейчас вас и вырвет. Все это становится слишком рискованным. Такова точка зрения Руделя. Может кончиться тем, что на свету окажется все Объединение, к чему может также привести убийство Либермана. И если уж нам гарантированы одна или две удачи или даже больше — и этого достаточно, не так ли? — то этим надо и ограничиться. И все прикрыть. И пусть себе Либерман всю жизнь охотится за Гессеном.