Юноша был сбит с толку таким неожиданным ответом.

— Нет, конечно, это я так сказал, — попытался он взять назад свои слова.

Но тот сделал просительный жест.

— Не извиняйся, Генри. Видно, я был тогда болван болваном. — Он говорил так, словно с тех пор прошли годы.

Они помолчали.

— Офицеры рассказывают, что мы взяли мятежников в клещи, — прервал молчание друг юноши, откашлявшись, как ни в чем не бывало. — Они вроде считают, что мы завели их, куда нам нужно.

— Насчет этого ничего не знаю, — ответил юноша. — Но судя по тому, что я видел на правом фланге, они зря это болтают. С того места, где я был, все выглядело так, будто это нам задали вчера хорошую трепку.

— Ты думаешь? А мне казалось, мы вчера здорово им всыпали.

— Ничего не всыпали. Господи, ты же просто не видел сражения. — Внезапно юноша вспомнил. — Ох! Ведь Джим Конклин убит.

— Что? Убит? Джим Конклин? — вздрогнув, спросил его друг.

— Да. Убит. Ему прострелили грудь, — медленно произнес юноша.

— Не может быть. Джим Конклин… Не повезло бедняге.

Кругом пылали другие костры, у которых сидели солдаты с черными кружками в руках. Вдруг послышались громкие проклятия. У одного из ближних костров двое проворных парней дразнили огромного бородатого детину, подталкивая его с двух сторон так, что он все время проливал кофе на свои синие штаны. Детина разъярился и со вкусом выругался. Тогда обиженные мучители начали осыпать свою жертву злобной и несправедливой бранью. Назревала драка.

Друг юноши встал и пошел к ним, миролюбиво помахивая руками.

— Ну, к чему это, ребята? — сказал он. — И часу не пройдет, как мы схватимся с мятежниками, зачем же нам еще драться между собой?

— Иди ты с твоей проповедью знаешь куда!.. — набросился на него один из проворных парней, побагровев от бешенства. — Чарли Морган отколошматил тебя, и теперь, конечно, драки тебе не по нутру. Не суй носа не в свое дело. Другим тоже не советую вмешиваться.

— А я и не собираюсь, — добродушно ответил тот. — Только не могу я спокойно смотреть…

Тут поднялся общий крик.

— Он… — вопили проворные, возмущенно тыча пальцами в противника.

Бородатый детина стал совсем лиловым от гнева.

— Они… — Он показывал на проворных рукой, похожей на клешню.

Но пока они орали друг на друга и обменивались крепкими словечками, желание пустить в ход кулаки начало постепенно остывать. Друг юноши вернулся на свое место, а трое спорщиков у соседнего костра уселись тесным кружком.

— Джимми Роджерс требует, чтобы я дрался с ним сегодня вечером после сражения, — усаживаясь, сказал друг. — Он не желает, чтобы совали нос в его дела. А я не могу смотреть, когда ребята дерутся между собой.

Юноша рассмеялся.

— Здорово же ты изменился. Совсем стал другой. Помнишь, как ты с тем ирландцем… — Он не кончил и снова рассмеялся.

— Верно, я был другим, — задумчиво произнес тот. — Это ты правду сказал.

— Я не хотел… — начал было юноша.

Друг опять сделал просительный жест.

— Не извиняйся, Генри.

Они помолчали.

— Полк потерял вчера почти половину людей, — как бы между прочим заметил друг. — Я, конечно, считал, что они убиты, но они всё возвращались и возвращались этой ночью, так что, выходит, мы потеряли только нескольких человек. Остальные отбились, бродили по лесам, сражались в других полках, кому как пришлось. В общем, как ты.

— Да? — сказал юноша,

Приставив ружья, полк ожидал на краю поляны приказа выступить, когда юноша вдруг вспомнил о пакетике в желтой выцветшей оберточной бумаге; этот пакетик вручил ему горластый, что-то мрачно бормоча при этом. Юноша резко выпрямился и с неразборчивым восклицанием повернулся к товарищу.

— Уилсон!

— Что?

Его друг стоял рядом с ним в шеренге и задумчиво смотрел на дорогу. Лицо его почему-то выражало в эту минуту глубокое смирение. Юноша покосился на него и передумал.

— Ничего! — сказал он.

— Ты что-то хотел сказать?

— Ничего! — повторил юноша.

Он решил пощадить товарища. Достаточно и самого факта. Незачем добивать человека этим злосчастным пакетом. К тому же он боялся расспросов, понимая, какую брешь они пробьют в его душевном равновесии. Пройдет время, думал юноша, и товарищ, который так изменился, перестанет терзать его своим неотвязным любопытством, но сейчас, в первую же свободную минуту, он обязательно начнет приставать с просьбой рассказать о происшествиях вчерашнего дня.