На четвертый день Тоби заговорил о родителях.

— Всю зиму я думал о них. И понял: мне ждать нечего. Они не пойдут меня искать.

— Думаю, ты прав, — согласилась Элиза, стараясь сдержать слезы. — Тебе не стоит их ждать.

— Раз они не будут меня искать, я сам пойду на поиски, — заключил Тоби.

Элиза вздрогнула.

— Куда ты собираешься пойти?

— Поднимусь на Вершину, разыщу их и постараюсь вырвать из лап Большого Мича.

Тоби взглянул на Элизу. Опустив длинные ресницы, она, казалось, рассматривала свои ноги. Ей явно хотелось что-то сказать, но она не решалась. Тоби понял это и ждал. Наконец она заговорила:

— Тоби… Я слышала, как люди Джо Мича говорили о твоих родителях…

Тоби тревожно посмотрел на Элизу, стараясь поймать ее взгляд.

— Они приговорены. Их казнят в первый день мая.

Тоби схватил Элизу за плечи.

— Где они?!

— Понимаешь, Тоби, за тобой по-прежнему идет охота.

— Ты знаешь, где они, Элиза? Скажи!

Он тряс ее за плечи.

— Ты должен скрываться, быть крайне осторожным. Тебя ищут повсюду.

— Элиза!

— Мне кажется, я придумала, где можно тебя спрятать.

— Я ухожу. Буду на Вершине через три дня. Сегодня двадцать первое. У меня еще неделя, чтобы их найти! Счастливо, Элиза!

Тоби уж не тряс ее за плечи. Он был готов отправиться в путь.

— Послушай меня, — умоляюще попросила Элиза.

— Через десять дней их может не стать на свете, а я буду сидеть сложа руки? Нет, я иду на Вершину.

— Тоби, они не на Вершине.

Тоби обернулся.

— А где?

— Они в Гнобле, — прошептала Элиза. — В крепости Гнобль.

Тоби помертвел. До Гнобля всего несколько часов ходу. Его родители совсем рядом. Но Тоби чувствовал ужас, а не облегчение.

Что такое Гнобль, он знал благодаря старому Виго Торнетту. Торнетт провел там десять лет и не мог вспоминать о нем спокойно. Стоило при нем произнести «Гнобль», как у него начинали дрожать губы, а потом и сам он весь трясся, как в лихорадке. Десять лет заточения превратили его в развалину.

Торнетт не отрицал, что в молодости наделал немало глупостей. Тоби не знал, что тот имел в виду. У Сима Лолнесса было на этот счет много больше сведений, и он говорил, что Торнетт совсем не всегда был таким ласковым и доброжелательным и уж тем более старичком, жившим теперь у племянника, который занимался разведением гусениц.

На самом деле в молодости Торнетт был самым опасным преступником Дерева, первостатейным бандитом. Он провел десять лет в Гнобле, когда тюрьма находилась еще в ведении Совета Дерева. Она и тогда походила на ад, но по сравнению с тем, чем стала при Джо Миче, ту, прежнюю, можно было считать домом отдыха.

Но не ужасные условия Гнобля привели Тоби в отчаяние — Гнобль был тюрьмой, откуда никто никогда не сбегал.

Такого быть не могло. Не было. И никогда не будет.

Гнобль был омелой, висящей в пустоте. Омела была паразитом Дерева, пила его сок, присосавшись к ветке одной-единственной тоненькой лапкой, и эту лапку постоянно стерегли десять вооруженных охранников. При малейшем намеке на бунт они должны были обрезать лапку и отправить тюрьму в пустоту. Такова была инструкция.

Все, что Тоби знал о Гнобле, полыхнуло у него в голове огненной вспышкой, превратив все его мечты и планы в пепел.

Ночь Элиза с Тоби просидели на берегу озера, храня похоронное молчание. Когда небо посветлело, Элиза почувствовала даже что-то вроде облегчения. Тайна больше не тяготила ее. Тоби знал правду и, похоже, не придумал никакого безумства. Ему хорошо известно, что такое омела.

Десять дней, чтобы вытащить из Гнобля близорукого профессора и его жену… Да чтобы туда проникнуть, понадобится десять лет, не меньше…

Если только…

Элиза молилась, чтобы мысль, которая пришла ей в голову, миновала Тоби. Она гнала ее, взмахивая длинными ресницами и повторяя про себя: «Нет! Нет! Нет!»

Но лицо Тоби уже посветлело. Что могла поделать Элиза? Между ними существовал невидимый провод, по которому свободно передавались мысли и чувства.

Тоби посмотрел Элизе в глаза. Она поняла, что он решил сдаться Джо Мичу, и похолодела.

— Я сдамся и через несколько часов буду в Гнобле — половина пути останется позади, — объяснил он Элизе то, что ей и объяснять было не надо.

— Вторую половину пути ты проделаешь в гробу!

Элизе понадобился день и еще ночь, чтобы понять: Тоби не изменит своего решения. Если он не попытается спасти родителей, ему самому тоже незачем жить. Он же не безделушка на камине. В успех он не верит, но должен рискнуть ради них своей жизнью.

Можно было бы сказать, что с его стороны это благородно, но сам Тоби испытывал другие чувства. Более подходящим для них словом было бы «любовь», но сам бы он никогда не выразился так высокопарно.