Украинские граждане добровольно поучаствовали в кровавом спектакле Евромайдана, чтобы поменять воров и мошенников во власти на грабителей и убийц.

Все это результат искажения политической реальности. И основная борьба идет на уровне идеологии и мировосприятия.

Аналогично обстоят дела и в сфере колонизации финансовым капиталом: вера в невидимую руку и либеральные реформы является таким же искажением реальности, как химическое оружие Саддама Хусейна и Евромайдан.

Либеральный глобализм как идеология и политическая платформа — это такая же политтехнология, как и перестройка с ускорением. Шоу-политика в чистом виде, за которой нет никакого политического содержания, а есть только внешнее управление в виде рекомендаций МВФ и модных консультантов по реформированию экономики.

Либеральный глобализм — сугубо экспортная политтехнология, которая не применяется в самих США, Великобритании и Евросоюзе. Там никто не разрушает собственное государство только для того, чтобы какая-то невидимая рука все расставила по своим местам.

Либеральный глобализм — это такой же идеологический товар, как и телесказка о рядовом Райане или советский милиционер Иван Драго в исполнении Арнольда Шварценеггера.

Однако, в отличие от кинематографа, речь идет о конкуренции государств и колонизации финансовым капиталом, поэтому искажение реальности поставлено на самом высоком уровне: нужно ввести в заблуждение не только массы, как на обычных выборах, но и правящие элиты конкурентов по мировой войне, чтобы они искренне поверили в либеральный глобализм, чтобы реформы проводились добровольно и с песней. Так же добровольно, как голосуют за мэра, потому что «он нашенский».

Поэтому задача состоит не только в искажении реальности, но и в формировании из представителей глобального класса будущей правящей элиты колонизируемой страны. Так появляются проекты вроде Высшей школы экономики в Москве или Киево-Могилянской академии в Киеве.

Кадровый потенциал носителей идеологии либерального глобализма надо готовить системно и с прицелом на занятие государственных постов. Если мы посмотрим биографии членов финансового блока правительства РФ, топ-менеджеров крупных корпораций и сотрудников администрации, то увидим, что молодое поколение «40 минус» уже широко представлено выпускниками ВШЭ. Этот вуз, где вера в невидимую руку и либеральные реформы является базисом, уже стал кадровым ПТУ для правящей партии и правительства.

Именно на инфицированность правящих элит идеологией либерального глобализма сделал ставку финансовый капитал в Третьей мировой. Идеологическая нестойкость элит и непонимание ими сути мировой войны и роли государства в ней — одна из самых главных угроз для России. Именно в этом заключается опасность проиграть Третью мировую, даже не вступая в горячую стадию противостояния. Так же как проиграли холодную.

Итак, разрушение государства — основа идеологии либерального глобализма. Идеологии экспортной, которая поставляется в страны с недоразвитым капитализмом, несамостоятельными элитами, в страны, уязвимые для финансового капитала.

Говорить о том, что либеральный глобализм является каким-то преступлением по отношению к России, Беларуси или Казахстану, не совсем верно, потому что эта идеология исходит из того, что требуется создать всемирный рынок, который, как и любой рынок, должен регулироваться не государствами, а участниками этого рынка. То есть тем самым финансовым капиталом. Корпорации выполняют функцию приводных ремней финансового капитала, которые внедряют на практике либеральный глобализм.

При этом образ будущего без государства очень предметно показан в современном кинематографе. Фантастика — интереснейший жанр в литературе и кинематографе, потому что показывает то, каким видят будущее современники. Фантастика — это не просто фантазии творца, это как будто проекция настоящего в других условиях, плод надежд или результат страха. Если в конце XIX — начале XX века полет фантазии был направлен на поиск новых технологий, которые должны изменить будущее (так появились «Наутилус» Жюля Верна, человек-невидимка Герберта Уэллса и гиперболоид Алексея Толстого), то к 1930-м годам в будущем искали новые формы социальной организации — этим занимались Беляев, Платонов и даже Булгаков. Последний скорее высмеивал социальные утопии, однако на самом деле антиутопия является такой же утопией, только с мрачным исходом. В европейской культуре появляются Франц Кафка и Альбер Камю. Межвоенное поколение уже волновал не технический прогресс, а способность человека быть человеком — Первая и Вторая мировые войны поставили перед культурой вопросы, о которых ранее мало кто задумывался. Тема справедливости общества и государств без войн создала новое поколение фантастики, которая предсказала покорение человеком космоса. После полета Гагарина в культуре наступает интересный момент — кажется, что будущее уже наступило и покорение Венеры, Марса и галактик лишь вопрос времени. Фантасты делают все более дерзкие прогнозы, в фантастических романах 1960–1970-х люди уже колонизировали Луну и готовятся к высадке на Марс и Плутон.

Но вот уже к 1980-м годам становится понятно, что космос для культуры был чем-то вроде коммунизма для советских граждан — казалось, что если человечество уйдет в космос, то на земле сотрутся все противоречия и наступит эпоха гуманизма, потому что все мы будем объединены общими целями.

Однако с разгаром холодной войны постепенно приходит понимание, что никакой космос панацеей не будет, наоборот — ядерная война кажется более реальной, чем совместное покорение космоса. Новые технологии недоступны большинству граждан, а половина стран третьего мира и вовсе живет в условиях, приближенных к средневековым. Становится понятно, что технический прогресс никакого отношения к справедливому мироустройству не имеет.

В конце 1980-х — начале 1990-х на сцену выходят новые фантастические сюжеты, которые мы можем наблюдать до сих пор. С крушением СССР исчезает советский гуманистический взгляд на будущее — и право заглянуть в завтра остается только у Голливуда.

И тут срабатывает интересный социальный парадокс: США находятся на вершине влияния, а образ будущего получается крайне нелицеприятным. В 1991 году выходит первый «Терминатор»: массового зрителя радуют концепцией порабощения машинами; в это же время появляется блокбастер «Робокоп» о том, что человеку может нездорово прийтись в мире новых гаджетов и технопримочек. В общем 1990-е годы принесли в массовую культуру новый тип фантастики — постапокалиптическое будущее. Вершиной, безусловно, явилась «Матрица», которая показала, что такое корпоративный мир. Ничего нового сказано не было, просто будущее показано в таких ярких образах, что покорило весь мир. Фильмы, компьютерные игры, повести и рассказы о будущем, когда наступит полная власть корпораций, довольно ясно демонстрируют «прелести» тоталитаризма финансового капитала.

В политологии есть такое понятие, как «самосбывающийся прогноз», которое означает, что если системно и долго говорить о какой-то неизбежности, то тем самым можно приблизить эту неизбежность. Голливудская фантастика о постапокалиптическом корпоративном будущем во многом является таким самосбывающимся прогнозом. Когда не миллионы, а уже миллиарды зрителей видят «Матрицу» и верят, что такая «Матрица» возможна в будущем, — она таки возможна. Режиссер, автор сценария и писатель — творческие люди, поэтому склонны проецировать наблюдения из окружающего мира на будущее. Это свойство особенно раскрывается в творческих людях в условиях любой диктатуры (не имеет значения какой — партии или финансового капитала). В условиях диктатуры, когда от творца требуют показателей вроде классового соответствия или финансовой отдачи, он становится склонен к иносказаниям и сложному символизму — то, что нельзя сказать прямо, приходится высказывать с помощью намеков и образов. Культура, которая интересуется будущим, — это всегда предупреждение поколению. И то, что великая североамериканская культура в последние тридцать лет ударилась в постапокалиптические сценарии, не может не настораживать.