На мгновение лицо Занкана омрачилось.

— Бог тебе в помощь, — тихо сказал он и сощурил один глаз, — деньги — большое благо.

Я догадался, мои слова не понравились Занкану, но что именно пришлось ему не по душе, не понимал.

— Нет, нет, ничего особенного, — он снова улыбнулся и опустился на тахту, — а услышь твои слова бедняк?

Я понял, мне не хватало Занканова присмотра. Обескураженный, я вынул из-за пазухи кошель, полный серебра, и положил его на стол.

— Занкан-батоно, я пришел отблагодарить тебя. С Божьей и твоей помощью я занялся делом, выгодным делом. И сегодня уже ни в чем не нуждаюсь. Возвращаю тебе твои деньги полностью до последней монеты.

Занкан не шевельнулся.

— Сядь, Эуда, — сказал он, немного погодя, я опустился в кресло, а Занкан продолжал: — Я же сказал, деньги возвращать не надо, возьми их обратно.

Но я стоял на своем, не хочу, говорю, быть кому-нибудь должен. Занкан недовольно покачал головой.

— Обижаешь, ничего ты не понял. Я дал серебро не тебе. Оно было отложено на общееврейские дела. Необходимо помогать молодым людям становиться на ноги, протягивать им руку помощи. Это серебро ты должен не возвращать мне, а отложить на благие дела.

— Как? Каким образом?

— Найди молодого парня, который сегодня находится в том же положении, что ты год назад. Я постарался не зря, может, и тебе повезет, и с Божьей помощью еще одни человек встанет на ноги.

— А не повезет?

Занкан пожал плечами.

— Попытайся во второй раз, в третий, в десятый, надо пытаться, пока не повезет, — он замолчал, потом тихо добавил: — Ты ведь не первый для меня и не десятый. Надо всегда пытаться.

Я взял кошель и спрятал его за пазуху. Сейчас надо или уйти, или начать разговор о Бачеве. Я не стал садиться.

— Уже поздно, Занкан, я пойду, попытаюсь последовать твоему совету.

— Спокойной ночи, — сказал Занкан и посмотрел мне прямо в глаза.

Надо было уходить, что я и сделал. Но в дверях я все же задержался и сказал:

— Доверься мне, Занкан, я постараюсь не делать того, что тебе может не понравиться.

— Бог в помощь! — улыбнулся Занкан.

Выйдя от Занкана, я направился к Бачеве, как будто у нас была договоренность, что после визита к ее отцу я непременно зайду к ней. Шел к ней, уверенный, что, задержись я хоть на минуту, я уже никогда не рискну войти в ее комнату, а это значило, что я своего не добьюсь.

Я смело открыл дверь ее комнаты. Бачева вязала.

— Как поживаешь, Баче?

На миг она оторопела. Потом вскочила, попятилась, схватила стул и выставила его вперед, словно обороняясь. От чего она оборонялась?

— Я же сказала тебе, я же сказала! — крикнула она. — Чего ты хочешь?

— Сядь, Баче! — Чем сильнее было ее волнение, тем спокойнее я чувствовал себя. Я опустился в кресло. — Беременная женщина не должна делать резких движений. Это опасно!

— Зачем ты сюда явился? Что тебе нужно? — Она снова попятилась.

Я улыбнулся. Впервые видел Бачеву такой напуганной. Зеленые глаза ее метали искры.

— Сядь, я пришел поговорить. Только и всего.

Она не смела сесть. Со страхом смотрела на меня. Никаких признаков беременности, только лицо в каких-то пятнах.

— Не бойся, я не собираюсь сводить счеты.

Она села.

— Как ты думаешь, что лучше: сказать тебе, что я очень люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой, или навсегда оставить эту мысль и исчезнуть из твоей жизни? Ты поступила со мной дурно. Боишься меня как огня, сама это чувствуешь.

— Я сказала тебе, чтобы ты не приходил сюда, не пытался увидеться со мной.

— Баче, что будет лучше, — спокойно повторил я, — попросить твоей руки или навсегда отказаться от тебя? Что ты мне советуешь?

Бачева смотрела в пол. Не издавала ни звука.

— Я жду ответа.

Бачева подняла голову, посмотрела мне прямо в глаза и сказала:

— Ты знаешь все… Я тебе сказала.

Я не торопился с ответом. Дал ей возможность произнести эти слова и унять то чувство, которое заставляло ее их произнести. Знал, что мой бесстрастный взгляд успокаивает ее.

— Твоя история, Баче, ничего для меня не значит, ерунда все это. У тебя никаких забот, никаких других чувств, никакой другой боли, вот ты и думаешь, что снова с ним… Семья, супружеская жизнь развеет эту блажь. Вот увидишь. Ты живой человек, а жизнь… — Глаза Бачевы гневно блеснули, ей не понравились мои слова, но меня это не остановило, и я закончил то, что хотел сказать: — Баче, давай поженимся. После той ночи прошло уже два месяца…

— Восемьдесят дней, почти три месяца! — воскликнула Бачева.