Несмотря на очевидную актуальность в отечественной уголовно-процессуальной науке эта проблематика не разрабатывалась и не разрабатывается [1354] . Имеются только самые первые попытки разобраться в концепции «отсутствия разумных сомнений» и применить ее на практике.

Известный процессуалист А.М. Ларин, комментируя статью 49 Конституции РФ, указывал: «Правовые последствия порождает не любое, а лишь неустранимое сомнение. Неустранимым признается сомнение, которое остается после всестороннего исследования обстоятельств дела с использованием следователем и прокурором всех находящихся в их распоряжении средств и способов собирания доказательств. Истолкование сомнений в пользу обвиняемого состоит в том, что вызывающее сомнения событие преступления, участие в нем обвиняемого, обстоятельства, отягчающие ответственность, уличающие обвиняемого доказательственные факты признаются несуществующими. И напротив, вызывающие сомнение невиновность обвиняемого, наличие оправдывающих или смягчающих обстоятельств признаются установленными, если их существование достоверно не опровергнуто» [1355] .

Не менее скупы и комментарии действующего уголовно-процессуального законодательства на счет «сомнений», употребляемых в статье 14 УПК РФ. Так, профессор В.Т. Томин, комментируя статью 14 УПК РФ, ограничивается по интересующей нас теме таким высказыванием: «Правило о толковании сомнений в пользу обвиняемого касается, видимо, только фактов. К вопросам квалификации преступления и наказания это правило, наверное, не относится» [1356] .

Более развернутые рассуждения относительно того, что следует понимать под «отсутствием сомнений», имеются в комментарии А.С. Александрова к статье 299 УПК РФ: «Законодатель обязывает суд разрешить вопросы о том, доказано ли, что имело место деяние, в совершении которого обвиняется подсудимый; доказано ли, что деяние совершил подсудимый. Суд вправе утвердительно ответить на эти вопросы тогда, когда убежден в правильности ответа. Убеждение суда основывается на такой степени доказанности правдоподобия (вероятности) имевших место в прошлом фактов события уголовно наказуемого деяния и совершения этого деяния подсудимым, которая исключает всякие разумные сомнения на этот счет у суда. При наличии у суда разумных оснований сомневаться в доказанности утверждения обвинителя о том, что подсудимый совершил инкриминируемое ему преступление, ответы на первые два вопроса должны быть отрицательными. 4. Убеждение суда в виновности подсудимого основывается не на познании объективной истины, а на такой степени доказанности вероятной виновности подсудимого по предъявленному ему обвинению, которая исключает разумные сомнения в его невиновности (п. 4 ч. 1 ком ст.). Все сомнения в виновности подсудимого толкуются в его пользу (ч. 3 ст. 14 УПК)» [1357] .

В другой своей работе этот автор еще более многословно, но от того не более вразумительно высказывается относительно того, что следует понимать под «разумными сомнениями». Он пишет: «Идеализированный взгляд на правосудие, как деятельность, в которой люди действуют всегда разумно, беспристрастно, не учитывает прагматику судебной речи. Судебная истина — эта нравственная, идеологическая истина. Вердикты выносятся присяжными на основе их внутреннего убеждения в доказанности виновности обвиняемого. Это убеждение основывается на отсутствии у них «разумных сомнений» полагать обратное. Доказывание, исключающее разумное сомнение, не означает доказывания без тени сомнения. Это вероятностное знание. Таким образом, состязательный уголовный процесс в познавательном аспекте основывается на концепции судебной истины как вероятного, прагматичного знания и здравого смысла судящих как критерия этой истины.

Разумные основания для сомнений составляют кассационные и апелляционные основания. Иными словами, критерии правильности судебной истины формально-юридические. Если вышестоящий суд усмотрит кассационное или апелляционное основание для пересмотра приговора нижестоящего суда, значит, судебная истина не была установлена. Понятно, что коль скоро судебная истина есть результат судебной речи, является договорной, то значит она по сути является материальной презумпцией. Судебная истина даже может быть только вероятным знанием. Но эта вероятность настолько высока, насколько простирается критицизм здравого смысла. Одновременно, судебная истина — это, по мнению риторов, выражение доверия и даже расположения, симпатии аудитории и суда к оратору и его речи» [1358] . Заметим, что такого рода рассуждения еще более затрудняют понимание.

На наш взгляд, наиболее правильный подход к трактовке понятия «сомнение» демонстрирует И.Л. Петрухин. Он пишет: «Сомнение — это интеллектуальная эмоция, выражающаяся в состоянии неуверенности, основанном на недостаточности информации, необходимой для принятия правильного и твердого решения. Наличие или отсутствие сомнений связано с индивидуальными особенностями психики познающего субъекта. В доказательственном праве необходимо отвлечься от этих особенностей и связать психологический аспект сомнения со степенью его обоснованности. В этом смысле сомнение — такое состояние неуверенности, которое неизбежно должно возникнуть у следователя, суда в результате того, что вывод о факте не вытекает с неизбежностью из собранных в процессе исследования доказательств» [1359] .

Итак, в научных комментариях к положениям российского закона имеются попытки разъяснения категории «разумные сомнения», имеется практика толкования этого понятия и в практике суда с участием присяжных заседателей, все это подчеркивает актуальность проведения специального научного исследования по данной теме. Нам надо понять корни этой правовой категории. Из того, что было сказано, уже очевидно, что здесь затрагиваются чувствительнейшие места теории доказательств.

Попытаемся прежде всего разобраться с происхождением понятия «неустранимые разумные сомнения» [1360] . Совершенно очевидно, что оно имеет ближайшее родство с английской концепцией «beyond a reasonable doubt». На наш взгляд, именно данная концепция, сформировавшаяся в недрах западноевропейской юридической традиции, в модифицированном виде нашла проявление в современном российском законодательстве [1361] .

В английском праве данная концепция сложилась не сразу. Истоки концепции «вне разумных сомнений» лежат в античной риторике, христианской религии и этике, а также философии [1362] . Такие категории, как «moral certainty» (внутреннее убеждение), «beyond reasonable doubt» (вне разумного сомнения), «settled belief» (обоснованное убеждение), «common fame» (общая репутация), «the causes of suspicion» (основания для подозрения), «probable cause» (вероятная причина) длительное время развивались, модифицировались и, наконец, сформировали определенную доктрину уголовно-процессуального доказывания, которая удовлетворительно объясняет то, как в суде законным и надежным путем устанавливать факты, учитывая, что жизни и свободы многих граждан зависят от этого, и допуская, что возможны человеческие ошибки [1363] .

Указанные категории происходят от первоначального разделения понятий «вероятность» и «точность», которые были впервые исследованы в Греции и Риме. Категория «вероятность» была важнейшей частью теории риторики. Аристотель в «Риторике» указывает, что убеждение основывается не на истине, а на правдоподобии. Стагирит сделал вывод, что вероятность никогда не открывается принесением невероятного доказательства [1364] . Он также провел различие между искусственными и неискусственными доказательствами [1365] . По его мнению, и те и другие могли быть опровергаемы средствами риторического убеждения, то есть не были совершенны. Позднее Квинтилиан придавал особое значение ораторским приемам применения различных неискусственных доказательств (свидетелей, пытки, слухов, репутации) и отмечал, что они могут быть как заслуживающими доверия, так и не имеющими доверия; могут быть допущены в качестве средства установления истины или опровергаемы. В судебной ораторике в качестве доказательств использовались признаки («signas»). По Квинтилиану, «аргументы», основанные на признаках, имеют дело с вероятностью [1366] . Знаки или признаки, приметы или следы есть некоторые вещи, которые указывают на какие-то события, их вероятность или причины; оратор может строить на них разнообразные доводы для убеждения судьи. Так, запятнанная кровью одежда может быть знаком того, что было совершено убийство.