Страдание длилось бесконечно, не оставляя её не на секунду, и Вика, ходя по палате, с удивлением вспоминала рассказы о схватках, которые кто-то мог посчитать, отметить продолжительность и перерывы между ними. Для неё всё слилось в единый поток боли. Она не находила успокоения ни лёжа в кровати, ни на правом боку, ни на левом, ни стоя, ни уж тем более сидя. Она всё видела, слышала, молчала или говорила, но плохо понимала происходящее, осознавая только желание избавиться от муки. Ей казалось, что она мается несколько дней, что уже давно-давно она заточена в больнице, что ссора с Ярославом были ни вчера, а год назад.

Мысль о Ярославе в те минуты пронзила сожалением, ей так хотелось опереться на него. Она знала, что он бы смог избавить её от горечи и сокрушений, даже от хвори. Он один мог утешить и рассмешить её, делал мир проще и лучше. Ярослав… Вчера, в океане боли было ужасно одиноко и тоскливо.

Она видела, как акушерка проходила несколько раз по коридору, как помогала другим девушкам, как темнело за окном, и как вечер превращался в ночь. Небо за окном меняло цвет, перетекая из голубой реки в серую, сумеречную, чёрную и снова в стальную. Каждая из трансформаций тянулась невыносимо долго. Сама же Вика понимала только, что ей больно и снова будет больно. Доктор сменился на нового, и новый врач ободряюще улыбнулся ей, оставив Вику совершенно равнодушной. Она потеряла счёт времени, была не в силах злиться, что никто ничего не делал, чтобы помочь ей, а только говорили, что всё идет своим чередом.

Потом акушерка (тоже новая) позвала её на родильное кресло, где Вика, совершенно обессиленная, промучилась ещё несколько часов. Её тело разрывалось на куски, ослабло и лишилось, кажется, всей крови. Когда изнуренная, она простонала, что ей больше не вмоготу, медсестра строго покачала головой: «Если ты не можешь, кто сможет? Малыш? Один? Без маминой помощи ему будет тяжело. Тебе это по плечу. Ещё чуть-чуть. Давай!»

Девочка появилась на свет, когда второй день был в разгаре: в палате горели люстры, но они были лишь маленькими белыми точками. Акушерка приподняла маленький комочек над Викой, а потом положила ей на грудь. Теплый клубок мяукнул так нежно, что Вика удивленно посмотрев на него, беззвучно рассмеялась и заплакала одновременно.

«Разве могу я, – подумала Вика, придерживая малютку на груди, – умолчать про такое чудо Ярославу? Скрыть, что у него родилась дочь? Божественное создание, солнечный свет, дарящий разом сонм чувств, нежных и пылких, переполняющих до краёв». Она была счастлива. Боль, страх, волнение были мгновенно забыты. Единственной реальностью, существующей для Вики, стало рождение их ребёнка. Они были её родителями, из любви их сердец возникла маленькая девочка.

Она смутно припоминала, как малютка кряхтела, пока её пеленали, а Вику осматривал доктор. Сама она всё это время сотрясалась от радостного смеха. Потом дочку забрала детская медсестра, а её повезли на каталке в палату, где, еле забравшись в постель, она провалилась в блаженный счастливый сон.

Интересно, сколько она проспала? За дверью раздавались голоса и шаги, Вика отчетливо слышала их, пока медсестра со свертком прикрывала дверь. В комнате разливался запах цветов и апельсина. Её дочь, будучи меньше куклы, напоминала ей об отце. Вика улыбнулась и приподнялась, спустила ноги с кровати, торопясь взглянуть на крохотный комочек.

– Как себя чувствуешь? Голова не кружится? – спросила женщина. Да, голова кружилась, и Вика замерла, восстанавливая равновесие. Слишком резко встала, наверное. Когда комната перестала дрожать, Вика кивнула: «Всё нормально». Она порвалась подняться, но медсестра остановила её и протянула дочку.

– Нет, сиди, – она не убрала рук, пока не убедилась, что Вика надёжно удерживает младенца.

Вика завладела крошкой, положила на сгиб локтя и залюбовалась. Она была почти невесомой. Неужели она мама этой девочки? Этих век, этих жёлтых ресниц? Этих малюсеньких ноздрей? Щёчек? Чмокающих губ? Завитков цвета золота? Белых точек на крыльях носа? Боже, какая она счастливая! Вика негромко рассмеялась, не в силах поверить благодати.

– Она рыжая!? – озарило её, и она подняла вопросительный взгляд на медсестру, то ли спрашивая, верить ли глазам, то ли утверждая очевидное. И прежде, чем увидеть радостный кивок зелёной кепочки, услышала сдавленное фырканье за спиной. Кровь застыла в жилах, и она несмело повернула голову.

Ярослав сидел на стуле в изголовье кровати, закинув ногу на ногу. Он с самодовольным видом смотрел на них. В руках у него был планшет, а на тумбочке рядом стояла чашка. По всему было видно, что в ней дымился чай, поэтому вопрос «как давно он здесь?» отпал сам собой. Вика вспыхнула: вся кровь, что секунду назад остановилась в венах, бросилась ей в лицо.

– Ты уже видел её? – она старалась не показать возмущения, которое пронзило её быстро и легко, как спица пронзает клубок шерсти. Когда он успел? Что здесь делал? Почему в его глазах она видела сладость? Почему ей хотелось попасть прямиком в его объятия и быть заласканной до смерти? Вика сдержала улыбку. Она ему задаст! Она ему покажет! Вот только они останутся наедине, она выскажет всё, что у нее в душе накипело! Как она рожала, а его не было рядом, как потеряла сознание на станции, про скорую помощь и страх, про растерянность, когда узнала что ждет его ребёнка, про…

– Да, – Ярослав встал, – она красавица, не так ли? – он посмотрел на медсестру, как бы прося её подтвердить очевидное.

– Да, – кивающее лицо осветилось улыбкой, превратившись в розу под зелёным листом. Вика была согласна абсолютно. Только это, да еще нежелание выяснять отношения в присутствии постороннего человека, удержали ее от колких высказываний.

Медсестра показала, как пеленать и подмывать принцессу. Это было несложно, но её дочка явно не любила переодевания. Она вопила, открыв свой маленький ротик и напрягая язычок-таблетку.