– Что вы делаете после ужина? – спросил Вито.

– Я занята, – пошутила Лаура.

– Ты тоже занята, Энца? – осведомился Вито.

Энца улыбнулась, но не ответила. Возможно, Лаура права. Вито Блазек появлялся везде, где бывала Энца, – за кулисами, в костюмерной и на галерке. Энцу еще никогда так пылко не преследовали, и ей это понравилось. Вито был элегантен, ухожен, красив, но более всего Энцу пленяла его настойчивость. Это качество она понимала и ценила.

Лаура подтолкнула Энцу локтем:

– Ответь человеку. Он просто-напросто приглашает тебя на свидание.

– Этим вечером я не занята, мистер Блазек.

– Чудесно, – улыбнулся он.

Пока Энца и Лаура приводили в порядок кухню, из номера долетал запах сигаретного дыма и кофе. Энца думала о кухне Анны Буффа и о том, что ее стряпню там никогда не ценили, только ругали. Энца поняла: благодарный человек – значит, счастливый.

Синьор Карузо еще много раз просил Энцу приготовить ему тарелочку чего-нибудь итальянского, и девушкам теперь случалось варить спагетти в самых странных местах: в буфете Мет, на плитке в театральной уборной Карузо… Много раз Энца готовила что-то лично для Карузо, чтобы он взял ужин с собой в отель после репетиции. Величайшие звезды, недостижимые для простых людей, за исключением тех моментов, когда они, стоя на сцене, протягивали руки к публике в бархатных креслах, на самом деле тосковали по дому, лишенные пристанища. Карузо всегда помнил о теплом итальянском солнце и нежной золотой луне Караваджо, и стряпня маленькой швеи немного приближала его к родине.

С того дня, как Энца согласилась на свидание, Вито Блазек сделался еще настойчивей – так журналист охотится за сенсацией. Он вручил ей Манхэттен – как хрустальный бокал, до краев наполненный шампанским и никогда не пустеющий. У него были билеты на все бродвейские премьеры, приглашения на шикарные вечеринки в пентхаусах, места в ложе на концертах в Карнеги-холле. Они проводили долгие часы в кафе-автомате, ночь напролет рассуждая об искусстве. Он давал ей книги, водил в зоопарк в Бронксе и на длинные прогулки вдоль Пятой авеню. За Энцей по-настоящему ухаживали, и она наслаждалась каждым мгновением.

Вито уселся на место у прохода в «Фонтейне» на Западной Сорок пятой улице и протянул Энце коробку с попкорном. В этом синематографе фильмы шли почти круглосуточно, но лучше всего было в послеполуденные часы, когда разрешалось остаться и посмотреть понравившийся фильм во второй раз, потому что в рабочие часы залы пустовали. Поздние сеансы были очень удобны для мастериц из Мет – их рабочий день длился долго, примерки и репетиции затягивались допоздна. Вито похищал Энцу, чтобы сходить на ночной сеанс, зная, что им придется гулять до утра, ибо двери «Милбэнк-хаус» открывались только к завтраку. Он ухитрялся заполнить эти ранние часы удивительными экскурсиями. Энца каждый раз не могла угадать, куда он поведет ее сегодня. Живя у Буффа в Хобокене, она и не представляла, что бывает такой восторг. В горах не существовало ничего подобного. Все было ново для нее. Впервые за долгое время Энца наслаждалась молодостью в компании джентльмена, который знал в жизни толк. Он с радостью знакомил ее со своим миром и получал особое удовольствие от того, что ей по вкусу эти открытия.

– Надеюсь, фильм тебе понравится, – прошептал Вито.

– Это мой первый, – призналась Энца.

– Ты до сих пор не бывала в кино?

– Мы с Лаурой посмотрели несколько отрывков в Атлантик-Сити. Но фильм целиком – никогда, – улыбнулась она.

– Чарли Чаплин – мой бог, – сказал Вито. – Он заставляет меня смеяться почти так же много, как ты.

Энца улыбнулась про себя. Похоже, набожного человека ей встретить не суждено.

Служитель в бордовой униформе потянул за шнур, раздвигая занавес. Тяжелые драпировки разъехались, за ними обнаружился огромный серебристый экран. Сердце Энцы забилось быстрее, ее охватило то восхитительное чувство предвкушения, с каким она всегда переворачивала первую страницу новой книги. На экране возникла надпись:

Гигантский пароход плыл через Атлантику, следом за ним тянулась дорожка из пенных бурунов. Камера переместилась на палубу. Маленький бродяжка Чаплин выделывал кульбиты вместе с бедными иммигрантами, одетыми так же, как товарищи Энцы по путешествию на «Рошамбо». Публика взревела от смеха, увидев, как Чаплин, поймав рыбу, кинул ее в спящего иммигранта и та угодила бедняге в нос. Энце это вовсе не показалось забавным. Вскоре образ качающегося корабля оживил в памяти пережитые ею головокружение и лихорадку. Борясь со слабостью, Энца стянула перчатки и сунула руки в карманы пальто. В конце концов она извинилась и выбежала из зала в фойе.

– Энца, – Вито нагнал ее, – что случилось?

– Я не могу на это смотреть… Прости, пожалуйста!

Вито обнял ее:

– Нет, это ты меня прости. Я идиот. Ты плыла на таком же корабле, верно?

– Я мало что помню, мне было тогда очень плохо.

– Мне следовало спросить. Пойдем. Тебе нужен воздух.

Вито вывел Энцу наружу, приобняв ее за плечи. Прохладный ночной воздух привел девушку в чувство, и ей стало стыдно.

– Мне так неловко. Наверное, ты думаешь, что я дурочка.

– Вовсе нет. Мне бы хотелось знать, что именно вызвало у тебя такую сильную реакцию.

– Я приехала сюда заработать денег, чтобы построить дом в родных горах. Мы не собирались задерживаться надолго. И вот прошло семь лет, мой папа все еще строит дороги. Но дом почти закончен, и скоро отец отправится домой.

– Ты тоже уедешь?

– Мне сказали, что я никогда не смогу вновь пересечь океан.

Энце не хотелось говорить об этом. С первых дней она занималась тем, что зарабатывала деньги, чтобы держаться на плаву и отсылать домой. Но рано или поздно ей пришлось бы взглянуть правде в лицо: она может никогда не вернуться в родные горы. А ей так мечталось о счастье.