Шрифт:
Чиро кивнул.
– В Кентукки и Западной Вирджинии много шахт. Возможно, там нужны обувщики.
– Я не хочу на юг, – ответил Луиджи. – Я из Южной Италии, жарой и влажностью сыт до конца жизни.
– Значит, север. Думаю, я приживусь в месте, похожем на Вильминоре. Там, где озера и все зеленое.
– В Миннесоте много озер.
– Туда уехал на заработки мой отец, – тихо сказал Чиро. По его лицу пробежала тень. – И не вернулся.
– Что с ним случилось? – осторожно спросил Луиджи.
– Мы не знаем. И вот что тебе скажу: не хочу знать. Нам сообщили, что на шахте произошел несчастный случай. Это разрушило нашу семью, здоровье моей матери и разлучило нас с братом.
– Ладно. В Миннесоту не поедем.
– Нет-нет, стоит рассмотреть любую возможность, – задумчиво произнес Чиро.
Миннесота всегда была для него мистическим местом. Местом, которое поглотило его отца. И в то же время полным странной притягательности – ведь почему-то отец его выбрал. Если еще один Ладзари примерится к Железному хребту [73] , это будет судьба или просто глупость? Искушение или искупление?
73
Железный хребет – область в штате Миннесота, богатая месторождениями железной руды, добывавшейся в основном открытым способом. Делится на три хребта: Месаби, Вермильон и Куюна.
– Я слышал, как в «Апулии» какие-то люди говорили, – продолжал Луиджи, – что на железных рудниках работа не останавливается ни днем ни ночью. Значит, там полным-полно парней. Стоит подумать. Тысячи работяг, и всем нужны башмаки. У нас там будет чем заняться. А ты получишь свои озера.
Возможно, желание покинуть Нью-Йорк стало следствием войны, когда Чиро повидал романтические холмы Англии, древние виноградники Франции, величавые римские руины. А может, мечту о собственном доме пробудило то, что он снова спал на той же самой койке за тонкой занавеской, как и до отъезда. Внезапно ему стало тесно в знакомом мире. Если он всерьез настроен подарить Энце настоящую жизнь и собственный дом, то он обязан стать мечтателем. Чиро надеялся, что и Энца мечтает о чем-то новом, неведомом. Он покачал головой – тут его план мог дать осечку.
– Энца никогда не покинет Нью-Йорк.
– Кто?
– Энца Раванелли. Я собираюсь на ней жениться, – объявил Чиро.
– На ком жениться? – Луиджи был ошеломлен. – Энца… Та хорошенькая девушка с Альп? Да быть того не может. Она же из тех, кто разгуливает в перчатках и шляпках. Вся такая чинная. Совсем не похожа на твоих девушек.
– В том-то и дело.
– Все вы, фронтовики, одинаковые. Снял винтовку и бросился за обручальными кольцами. Но когда ты все успел провернуть?
– Она согласна стать моей.
– Как и все девчонки от Малберри-стрит до Бушвика. Ты же о ней даже не вспоминал. Что изменилось?
– Я изменился, Луиджи.
– Ясно. Во Франции тебе вышибли мозги? Ты же всегда мог заполучить девушку. Любую девушку. Всех девушек.
– Но для меня предназначена лишь одна. И это Энца.
– Значит, больше ты не донжуан. Va bene. Надеюсь, ты знаешь, от чего отказываешься. Когда ты уехал, не проходило и дня, чтобы не зазвонил дверной колокольчик и сюда не заявлялась какая-нибудь ragazza [74] , чтобы спросить адрес, на который тебе можно писать.
74
Девушка (ит.).
– Я не получил ни одного письма! – с притворным негодованием воскликнул Чиро.
– Синьора говорила всем, что ты в Танжере.
– Где это? Я даже на карте не найду, наверное.
– Значит, где-то в Танжере целая палатка забита любовными письмами к Чиро Ладзари, опрысканными розовой водой. И никто их никогда не прочтет. Вот жалость-то!
Когда Луиджи ушел, Чиро выкурил сигарету во дворике под старым вязом. Упершись ногами в ствол дерева, он откинулся в кресле – как вошло у него в привычку до войны. До чего же сладко бывало после тяжелого рабочего дня покурить под деревом, в завершение хорошего ужина. Но теперь все стало иначе. Чиро казалось, что все в Маленькой Италии изменилось, даже это дерево. Старая кора отслаивалась, обнажилась серая древесина с глубокими рытвинами, точно потеками. Опавшие листья не золотились на солнце, а бурым ковром лежали под голыми ветвями.
Чиро не забыл, как любил это старое дерево – островок зелени в каменном море, верного друга, дававшего тень и прохладу. Но теперь он понимал, что ничего красивого в дереве не было. Просто оно напоминало о доме. Сейчас ему было мало одного-единственного дерева в одном-единственном дворике, и он надеялся, что Энца чувствует то же самое.
Чиро гадал, что она ответит на предложение оставить Метрополитен-опера, он боялся просить ее об этом. Но он знал, что если добьется успеха на новом месте, то у них появится свобода решать, где они проведут грядущие годы. Как только его карманы наполнятся долларами, можно будет вернуться в Италию, в родные места. Чиро пора самому становиться падроне, и на меньшее он не был согласен.
Мысль о Железном хребте не оставляла его. Миннесота. Это слово звучало как заголовок непрочитанной книги, которую он в конце концов откроет и жадно проглотит за ночь. Там умер отец. Этот неведомый американский штат сыграл роковую роль в судьбе их семьи. Возможно, пришло время залечить рану, нанесенную этой трагедией. Возможно, он обретет мир, если пройдет по следам отца вдоль берегов кристально чистых озер Миннесоты. Возможно, его место там, возможно, там они будут счастливы.
Потушив сигарету, Чиро подумал об Эдуардо. Брат проследит, чтобы о матери позаботились. Перед Чиро теперь стояла лишь одна задача – сделать так, чтобы его жена и их будущие дети ни в чем не нуждались. А значит, надо открыть новую главу. Значит, надо ехать в Миннесоту.