Дон Грегорио поцеловал ее в шею. Она позволила ему это, но потом осторожно высвободилась из объятий. Кончетта не стала медлить – набросив на голову кружевную мантилью, она выскользнула из ризницы в ночь.

Три тощих жареных цыпленка покоились в центре блюда в окружении картофельной соломки и кубиков моркови. Несколько больших керамических чаш были наполнены пюре из каштанов с добавлением масла, соли и сливок. Сестра Тереза научилась увеличивать порции за счет каштанов – их жарили до хрустящей корочки, чтобы смолоть в муку, протирали, чтобы начинить тортеллини, или варили, толкли и подавали как сытное блюдо. К весне монахини и братья Ладзари видеть их не могли.

Чиро ворвался в кухню:

– Сестра!

Сестра Тереза выглянула из кладовки:

– В чем дело?

– Мы должны пойти к сестре Эрколине, – выпалил он. – Сейчас же.

– Что случилось? – Сестра Тереза вручила Чиро нагретое полотенце.

– Я кое-что видел в церкви. – Чиро промокнул лицо, затем вытер руки. – Дон Грегорио. Он был с Кончеттой Матроччи. – Чиро почувствовал, как щеки вспыхнули от неловкости. – В ризнице. Я только что застиг их.

– Понимаю. – Сестра Тереза взяла у Чиро полотенце и бросила в стоявший на плите котел с кипятком. Затем налила Чиро стакан воды и кивком пригласила его сесть. – Объяснять не нужно.

– Вы знаете?!

– Я не удивлена, – сказала она бесстрастно.

Разочарованный, Чиро повысил голос:

– Вы что, хотите сказать, что обет не имеет значения?

– Некоторые из нас прилагают огромные усилия, чтобы сдержать обет, для других это легче, – осторожно сказала она. – Люди способны творить чудеса. Но иногда они грешат.

– Ему нет оправдания. Сделайте что-нибудь!

– Я не властна над священником.

– Тогда пойдите к сестре Эрколине и сообщите ей, что я видел. Возьмите меня с собой. Я расскажу ей подробности. Она сможет пойти к матери аббатисе. А та сурово накажет его!

– Ах, вот что. Ты хочешь наказать его. – Сестра Тереза села. – Тобой движет любовь к Кончетте Матроччи или неприязнь к дону Грегорио?

– С Кончеттой покончено – после того, что я видел, как можно… – Чиро обхватил голову руками.

Нет ничего хуже, чем навсегда потерять возможность выразить свои нежные чувства. Сегодня он был ближе к своей цели, чем когда-либо! Месяцами он представлял, как Кончетта постепенно узнаёт его, отвечает на его чувства и в конце концов влюбляется в него. Он предвкушал столько поцелуев, во всех возможных уголках Вильминоре и окрестностей! Знать теперь, что она выбрала другого, – для юного сердца это было чересчур. И кого – священника, ни больше ни меньше!

– Бедная девочка! Она верит во все, что он ей говорит.

– Я знал, что он мошенник. В нашем храме не происходит никаких таинств. Это представление. Как карнавальное шествие. Он слишком заботится об облачении, покровах и о том, какие цветы будут расти вдоль дорожки в саду. Следит совсем не за тем, за чем нужно. Для него Сан-Никола – просто витрина. Он похож не на священника, а на тех прохвостов с юга, которые приезжают на северные озера, чтобы продать за лето побольше дешевых побрякушек. Они заговаривают зубы женщинам и получают огромные деньги за стекляшки. Так и девчонки из школы собираются вокруг дона Грегорио, подлизываются к нему, никакой разницы.

– Ты прав, он красив и пользуется этим, – сказала сестра. – Кончетта попалась на его удочку. Но никогда не следует презирать доверившегося не тому человеку. Такое может случиться с любым из нас.

– Я думал, что она умная.

– И с чего ты так решил?

Сестра Тереза обучала Кончетту с тех пор, как той исполнилось шесть. Она совершенно точно знала, как мало внимания Кончетта уделяла занятиям и сколько усилий она тратила на поддержание красоты и элегантности. На погоню за внешним блеском у нее уходило гораздо больше энергии, чем на развитие ума, характера и здравомыслия.

– Я думал, что она… идеальна во всем.

– Прости. Даже те, кого мы любим, могут разочаровать.

– Теперь я это знаю, – сказал Чиро.

– Священники тоже несовершенны… Чиро, дон Грегорио знает свои слабые места, причем гораздо лучше, чем ты.

– Да он считает, что их у него нет! Шествует по церкви, будто король.

Сестра Тереза тяжело вздохнула.

– Дон Рафаэль Грегорио не получал отличий за успехи в науках, не был отмечен за духовные подвиги в семинарии. По слухам, он продвигался по службе за счет хороших манер и приятной внешности. И когда он принес последние обеты, его не назначили в кафедральный собор в Милане. Его не позвали писать в ватиканскую газету. Его не сделали помощником епископа или секретарем кардинала. Его послали в беднейшую деревушку у вершины одной из самых высоких гор на самом севере Итальянских Альп. Он всего-навсего красивый дурачок и сам это знает. Он умен ровно настолько, чтобы понимать, что может быть важной шишкой только там, где у него нет соперника. Он служит мессу так, как я читаю вслух рецепт, когда готовлю.

– Но он облечен саном! Он должен быть лучше других!

– Чиро, костюм – это еще не все.

– Так почему сестра тратит столько сил, утюжа его одеяния? Почему я должен носить на валике алтарные покровы? Мы трудимся, чтобы он хорошо выглядел.

– Одна сутана еще не делает никого священником, как и роскошное платье не делает женщину подлинной красавицей – или доброй, или щедрой, или умной. Не путай то, как человек выглядит, с тем, чем он является. Дар Божий – вещь редкая. Я ношу одеяние монахини не потому, что я благочестива, но потому, что пытаюсь быть таковой. Я оставила отца и мать, когда мне было двенадцать, чтобы стать монахиней. Я страстно желала посмотреть мир и теперь расплачиваюсь за свой эгоизм. Кто же знал, что я увижу мир сквозь трубу старой раковины и поверх разделочной доски? Но теперь я здесь, и я та, кем стала. Устремившись за приключениями, я просто сменила одну кухню на другую.