Она словно приподняла крышку, чтобы прикоснуться к плоти и проверить, достаточно ли промариновалось мясо и не пора ли его ставить в печь.

НО Я ГОТОВ ЛЕЗТЬ В ПЕЧЬ!!!

Сколько еще она будет меня мариновать?

Я сел на диван и закрыл глаза, стараясь сохранить в памяти ее запах. Запах ее сыров. Мне нравится, когда она пахнет сыром. Это отлично сочетается с моим хрустящим батоном. Мозг стал ватным, сердце трепещет. Я вновь вижу ее с моими рисунками, как никого никогда не видел. Сосредоточенная, восхищенная. Она, конечно же, первая, кому я их показал. Может, и другие были бы сосредоточенными и восхищенными. Но на других мне плевать. Именно от нее мне хочется и внимания, и восхищения. Только при ней во мне звучит самба. Только она открывает во мне того, кем я изначально должен был быть. Другие не вызывают у меня искренней улыбки. Потому что да, именно Мари вернула мне вкус искренней улыбки. Вкус к жизни. И если я загляну себе за спину, то увижу две маленькие припухлости. Два прорезающихся крыла. И мне бы стоило поберечься, если все это фальшивка. Я упаду с высоты и разобьюсь о землю, превратившись в простую коровью лепешку, мягкую и гадкую.

Но ради того, что я чувствую сейчас, в этот момент, я готов идти на риск.

Ужасно расставаться, не зная, когда наступит следующий раз. Чувствуешь и ужасное возбуждение, и ужасную неудовлетворенность. Так и подмывает кинуться в машину и догнать ее в дороге, затащить на заднее сиденье ее грузовичка и заняться любовью среди сыров; хочу, чтобы она вернулась, немедленно, и продолжила то, что начала, прикоснувшись к уголку моих губ. Но я не могу, потому что ей нужно время.

Слушай, все относительно. Ты ждешь уже двадцать лет. Остался всего пустяк. Зрелые плоды куда слаще. Ну вот, теперь я представляю этот плод. Кожа нежная, как у персика. Плоть сочная, как арбуз. Две маленькие малинки на кончиках грудей, ягодицы крепкие, как два яблока.

Что, готов твой фруктовый салат?

Нет-нет, не хватает банана! Он на подходе…

Из этого потустороннего состояния меня выводит телефонный звонок. Жаклин, соседка Мадлен. Меня это настораживает. Нет, ничего серьезного, но лучше бы вам приехать, Мадлен вас спрашивает. Нет, на самом деле она не очень хорошо себя чувствует. Последние дни она очень слаба. Хорошо, еду.

Я бросаю в спортивную сумку кое-какие вещи – альбом и карандаши, как всегда, – и сажусь за руль, чтобы ехать к Мадлен.

Я, который в мечтах жаждал распробовать фруктовый салат.

Я позвонил в отдел, чтобы предупредить, что срочно отбываю по семейным обстоятельствам. У меня осталось несколько дней от отпуска, что очень кстати. Возможно, я ими воспользуюсь. Проведу с Мадлен столько времени, сколько надо, и не уеду, пока ей не станет лучше. Она со мной сколько возилась! Долг платежом красен.

На этот раз, кажется, я влипла. Было трусостью с моей стороны вот так сбежать. С другой стороны, ничего особенного я не сделала. Ну, легкий поцелуй в щеку, нет, в уголок губ, нет, все-таки в щеку. Такой поцелуй ведь ни к чему не обязывает, верно? Я еще могу сдать назад, разве нет?

Это был необдуманный порыв. Меня так тронули его рисунки, что захотелось выразить благодарность. Я не нашла ничего лучшего. Проблема в том, что он ждет большего, и я это знаю. И теперь подумает, будто это был аперитив перед плотной трапезой. Я не слишком наивна. Он очень сдержан в своих наступательных планах. Жюстен, тот сразу двинул вперед тяжелую артиллерию, и я выкинула белый флаг. И тем не менее, когда мужчина кружит вокруг меня, пусть неявно, я это чувствую. Окулист внутри меня всегда зрит в корень.

Нет, не до трусов.

Даже Сюзи сказала, что он в меня влюблен, это ясно, как к бодалке не ходи. Она вечно переиначивает выражения, которые слышит, и меня это очень смешит. Кто яйцо украл, тот и корову сведет. И рыбку съесть, и журавля в небе. Глаза завирущие. И моя любимая: не убивай шкуру медведя, пока ее не купил.

В другой раз она спросила, когда я его поцелую, потому что она со своим кавалером уже разок целовалась во дворе. Эх, если б истории взрослых были так же просты и красивы, как в детстве…

А потом потянулись дни. Молчание. Легкий поцелуй состоялся в субботу. Я думала, он заедет в воскресенье. Никого. И в среду тоже. Ни письма, ни весточки. Что за дурацкая манера расставаться, не назначив следующей встречи! Может, от нежелания признать, что следующая встреча будет, а значит, это начало отношений. Я стала беспокоиться – первый знак, что я попалась. Я боялась, что с ним что-то случилось. Ну кому придет в голову сообщить мне об этом?! А в следующую минуту я говорила себе, что он просто не желает меня больше видеть. И вспоминала ту сволочь Жюстена, который уехал, не предупредив. Но я в это не верила. Не он, не сейчас и не вот так. У Жюстена за душой ничего не было, кроме трусости и подлости. А вот у Оливье… И потом, мы еще друг друга не распробовали. Если он из тех мачо, которые сматываются, получив что хотели, то концы с концами не сходятся. Тогда, может, это страх? Страх взять на себя обязательства, страх привязаться, страх перед моей неустойчивой ситуацией или перед тем, что вся пресловутая конструкция может рухнуть ему в физиономию, как раз в уголок губ?

В пятницу пополудни я позвонила в отдел и сказала, что мне нужно с ним поговорить.

– По какому поводу, мадам?

– По поводу дела Жан-Рафаэля Мартена.

От маленькой лжи еще никто не умирал.

– Я могу передать сообщение. Месье Деломбр отсутствует.

– Отсутствует? Я хотела бы поговорить непосредственно с ним. Когда он вернется?

– Не могу вам сказать, он в отпуске всю неделю, и мы не знаем, когда он вернется. Неотложные семейные обстоятельства, полагаю.

Я успокоилась: с ним ничего не случилось. Но чем объясняется это молчание? Раз семейные, значит речь о Мадлен. Или о ком-то из родителей? Вернулись? Умерли?