изображенным светящейся краской на ее смеженных веках!

— Ступайте к себе, мадемуазель, я приказываю! — не-ромко и властно приказал де Гранден. Затем он обратился ко мне:

— Займитесь месье Дэвидом, Троубридж, друг мой. Полагаю, он испытал нервное потрясение, но в остальном не пострадал.

Я быстро осмотрел лежавшего на кушетке человека, лишившегося чувств, влил в его горло разбавленный водой бренди, поднес к ноздрям пузырек с нюхательной солью и начал растирать его руки и виски. Он чуть пошевелился, раз или два глубоко вздохнул и погрузился в обычный глубокий сон. Когда голова Монтейта наконец замерла на подушке, я расстегнул его пижамную куртку, собираясь прослушать сердце, и увидел на левой стороне груди маленький и еле заметный, но все же узнаваемый красноватый знак:

Я заторопился к де Грандену, чтобы рассказать ему о своем открытии. Он на цыпочках выходил из комнаты Лу-эллы.

— Тише, друг мой, тише! — предостерегающе поднял он палец. — Она спит.

— Где Дэвид? — спросила на следующее утро Луэлла Монтейт, присоединившись к нам за завтраком. — Он, как правило, рано встает. Надеюсь, он не заболел?

Она встала и направилась было к лестнице, но вытянутая рука де Грандена задержала ее.

— У вашего брата выдалась довольно беспокойная ночь,

Mademoiselle,

— сказал он. — Доктор Троубридж дал ему снотворное; пройдет некоторое время, прежде чем он проснется.

— Ах, — сказала она с выражением искреннего беспокойства в глазах, — только не говорите мне, что у бедного мальчика снова был приступ! Он так страдает! Обычно, если ему становится плохо по ночам, он зовет меня, и я стараюсь ему помочь, как могу. Но прошлой ночью я ничего не слышала и спокойно спала. А вы…

Лицо девушки просветлело, словно какая-то утешительная мысль пришла ей на ум.

— Ну конечно, — улыбнулась она. — Зачем ему звать меня, если в доме гостят два врача? Я уверена, что вы позаботились о нем, джентльмены.

— Безусловно,

Mademoiselle,

— уклончиво ответил Жюль де Гранден и, отрешившись от всего, начал уплетать яичницу с беконом.

— Нет! Говорю вам, я никогда больше по собственной воле не взгляну на эту дьяволицу! — почти прокричал Дэвид Монтейт в лицо де Грандена. — Можете сколько угодно напоминать мне, что она — моя сестра. Это самое злобное, нечестивое создание в мире, которое нужно вздернуть на виселицу! О Боже, почему нынешние законы не признают ведовство? Я был бы счастлив лично приговорить ее к смерти и увидеть, как она горит на костре.

Он откинулся на подушку, обессилев от наплыва чувств, но продолжал смотреть на нас глубоко посаженными зеленовато-карими глазами, горевшими яростью.

— Она убила дядю Авессалома. Я точно знаю. Теперь я понимаю, что имела в виду старая Мэгги Гурлей, когда предупреждала меня о баньши. Она говорила о Луэлле — о моей собственной сестре! Да, это она убила нашего дядю, а прошлой ночью чуть не покончила со мной. Говорю вам…

— А я говорю

вам,

месье Дэвид, что вы ведете себя необычайно глупо! — резко прервал его обвинения де Гранден. — Выслушайте меня, прислушайтесь ко мне, обратите внимание на мои слова и выбросьте свои глупости из головы! Вы говорите о сожжении ведьм и,

parbleu,

несете чушь, уподобляясь тем пустоголовым болванам минувших времен, которые отправляли невинных женщин на костер!

Non,

вы будете слушать, — сказал он, заметив, что Дэвид собирается заговорить. — И вы выслушаете меня до конца, даже если для этого мне придется огреть вас чем-нибудь по голове и привязать к кровати!

История смерти вашего дяди с самого начала очень заинтересовала меня. Я всерьез не рассматривал версию о том, что к ней был причастен Сепе, жрец Асет или Исиды, как мы называем ее сегодня — но был убежден, что к этой смерти имела прямое отношение постоянная, неотвязная и подсознательная

мысль

о проклятии древнего жреца. Вам ведь известно, друг мой, как полдюжины человек, думающих об одном и том же, могут порой повлиять на одного из людей в своей компании? Так произошло и в нашем деле, только в более выраженном, гораздо более выраженном виде. Многие поколения обитателей Египта поклонялись Асет, Матери Всего, почитая ее как ту, что Была, Есть и Пребудет. Не столь важно, существовала такая личность или нет — мысли достаточного количества людей, веривших в нее, создали мыслительный образ такой силы, что одному

le bon Dieu

[30]

известны ее пределы.

То же и с мщением мертвых. Сменилось больше поколений, чем волос на вашей голове, и все это время египтяне безоговорочно верили, что человек, нарушивший покой мертвых, подвергает себя их неотвратимой мести. Дабы укрепить эту веру, египтяне имели обыкновение помещать в гробницах таблички с проклятиями, подобными тому, какое Сепе обрушил на вашего покойного дядю. Да, это так.

Оплакиваемый вами умерший родственник провел много лет среди древних гробниц и неизбежно обрел некую наполовину агностическую веру в действенность древних проклятий. Таким представлениям свойственно со временем овладевать человеком целиком.