Ну, вот и финал.

Артефакты получены, и мне пора на встречу с Жанной. Наше последнее свидание. Если честно, я ощущаю лёгкую грусть. Но что тут поделаешь. Судьба».

…Человек ставит точку. Он поднимается, берёт тетрадь, кладёт в объёмистую сумку, забрасывает её на плечо и выходит из подвала, держа в руке единственный уцелевший огарок свечи. Как обычно, за ним следят по видеокамере – наблюдатель тоже приходит в движение. Он быстро выключает монитор, взволнованно оглядывается. Что-то шепчет. Зрители, как обычно, не видят лица: оно скрыто мраком, камера фиксирует крупным планом лишь раздвинувшиеся в улыбке губы. Нахлобучив на лоб шляпу, человек исчезает за дверью, – камера не оставляет его, снимает со спины. Мы видим, как незнакомец садится в чёрный автомобиль у белого особняка, поворачивает ключ, заводя мотор, – машина срывается с места. Камера перемещается к дому Великой Праматери в болотах квартала любительского порно. Следующие пятнадцать минут зритель слышит лишь кваканье лягушек и начинает недоумевать. Внезапно у порога появляется наблюдатель (видимо, оставил автомобиль где-то во дворах). Он стучит в дверь. Слепая сразу открывает ему. Видно, как она ощупывает рукой его лицо и улыбается. Незнакомца жестом приглашают зайти. Он исчезает в хижине.

Лёгкое затемнение.

Ещё через полтора часа к домику, следуя тем же извилистым переулком, подходят две фигурки – зритель угадывает в них Олега и Жанну. Они также пропадают внутри. Надолго. Зритель начинает засыпать. Неожиданно окна дома вспыхивают ярко-зелёным светом. Сквозь разбитые стёкла вырывается голубое пламя. Слышны крики. Жалобный стон. Грохот и рычание. Следует оглушительный взрыв.

Обрыв плёнки.

(Лима, северный пригород, 21 октября 1931 года)

…Сначала они ехали на автомобиле. Затем пересели на телегу, запряжённую горбатыми коровами, – вчерашний дождь превратил дорогу в болото, колёса тонули в грязи. «Это, выходит, Энрике не меньше двух часов каждый день на работу добирается, – запоздало догадался Михаил, подпрыгивая на ухабах. – И живёт небось хуже собаки. Удивительно, как тут ещё революцию не сделали. У нас вон тоже на балах танцевали, аудиенции у государя, омары «термидор» в трактире Устинова по десять рубликов порция, поездки в Париж, отдых на водах Баден-Бадена. А потом палят усадьбы, «бар на вилы», офицеров бросают живьём в прорубь. Эх!» Ему вновь стало невыносимо грустно. Множество друзей Михаила, приехав в Японию, сначала даже не хотели распаковывать чемоданы: «Скоро большевиков погонят обратно». Ага, он здесь почти десять лет. И, наверное, на всю жизнь. Мартинес обернулся в сторону Энрике. Тёмное лицо индейца не выражало ничего – тот просто смотрел в сумерки, словно мог там что-нибудь увидеть.

– Осторожно, сеньор, – предупредил уборщик, не оглядываясь. – Сейчас будет колдобина.

Телегу тряхнуло так (зубы пассажиров звучно клацнули в темноте), что Михаил убедился: колдобина точно где-то тут. Они поднимались в горный посёлок Корпус Кристи, к северу от Лимы. «Всё-таки сколько сходства, – размышлял Михаил. – Назвали деревеньку «Тело Христово». Для русского уха странновато звучит, хотя мало ли в России таких сёл – Рождественское, Богоявленское, Боголюбское, Апостольское, у нас под Хабаровском даже Иерусалимское есть… Его, говорят, в колхоз Сталина переименовали. А тут – Тело Христово, Святой Крест, Святой Спаситель. Фанатично, но, видимо, народу нравится. Правда, не верю я в такое благочестие. У нас вон тоже сначала народ-богоносец, посты да молитвы, а потом всюду церкви пачками жгли».

– Приехали, эль капитано.

Михаил легко спрыгнул с телеги, ноги утонули в чём-то мягком. Он посмотрел вниз и выматерился по-русски. Конечно же, кто бы сомневался. Отличного качества навоз.

– Осторожнее, сеньор Мартинес, – усмехнулся Энрике. – Мы слишком бедно живём.

Он взял Михаила под руку и включил карманный фонарь. Минуты две они брели среди хижин, шлёпая по лужам, с помощью луча света стараясь избегать коровьих лепёшек. Наконец оба вышли к обрыву, и уборщик жестом остановил капитана. Он направил фонарь ввысь – Мигель вздрогнул. Они стояли у ствола старого толстого дерева: спутавшиеся узловатые корни походили на измученные артритом пальцы старухи. Вверху шумели чёрные листья. Уже знакомый сладковатый запах был так силён, что у Мигеля закружилась голова. Капитан взял заботливо протянутый платок и зажал нос.

– Амазонская магнолия, – спокойно сказал Энрике. – В основном встречается в лесах на севере, но кое-где её сажают и в городах: просто для декораций. Знаете таких рыбок, как пираньи, сеньор? Ах, ну да, все знают. Они в считаные секунды до костей обгладывают быка, рискнувшего переплыть реку. Но стоит пересадить их в домашний аквариум, они полностью утрачивают кровожадность, и можно без страха опускать в воду пальцы… Рыбки с острыми, как иглы, зубами вкушают лишь безобидный магазинный корм. Это дерево растёт в глубине дождевых лесов, а в Амазонии даже днём темно, хоть глаз выколи, поскольку кроны деревьев сплетаются, не пропуская света. У их корней всегда находят множество мёртвых насекомых, лягушек, мелких змей и даже зверьков. Бедных существ оглушает, а затем отравляет сильный аромат цветов. Моя бабушка рассказывала, что магнолия питается ими. Она так охотится – убивает живые создания и высасывает из мертвецов соки. Смотрите под ноги, сеньор.

Пятно света от фонарика опустилось ниже.

Мигель отпрянул. Корни дерева были покрыты сотнями трупиков – мышей, пауков, мелких птичек, лесных тараканов. Они умирали – и продолжали упорно ползти к дереву, привлечённые дивным ароматом прекрасных, но ядовитых цветов.

– Вот видите, – продолжил Энрике, ничуть не удивлённый его реакцией. – Ну, в городе деревья утрачивают свою фатальность и пахнут куда слабее. В общем, посадить амазонскую магнолию у Плаза де Майор – всё равно что кота кастрировать: выглядит так же, а возможностей намного меньше. Но это не самое главное. Почему никто из вас, кабальерос, не учёл эту особенность при осмотре кукол, оставленных злодеем на центральных улицах? Да, риторический вопрос. Вы иностранец, а начальство не слишком-то увлечено индейской культурой. Я маленький человек и официально верую в Господа нашего Спасителя Иисуса Христа вкупе с пресвятой Пречистой Девой Марией. Однако до того, как священники пришли на нашу землю, у нас, кечуа, было своё государство – Тивантинсуйю. Пока не явились белые боги на страшных лошадях и не уничтожили его.

Михаил почувствовал капитальное раздражение.

Тащиться сюда хрен знает сколько на автомобиле и телеге, чтобы получить от уборщика краткую ботаническую экскурсию вкупе с лекцией об истории государства инков в Перу? Оно явно того не стоило. Насчёт магнолии-«охотницы» ему и без того отлично известно, а про инков, при желании, он и сам расскажет ничуть не хуже. Кажется, Тивантинсуйю основали в XII веке, страна простиралась от Чили до Колумбии, самая мощная империя в Южной Америке, ничуть не уступающая ацтекам в Теночтитлане, богаче всех стран Европы, вместе взятых. В 1532 году её играючи захватил испанский конкистадор Франсиско Писарро, – в сражении под городом Кахамарка он разгромил армию инков, уничтожив семь тысяч индейских воинов. В отряде пришельца числилось всего двести человек, и он не потерял в этой битве ни одного солдата. Нереально? Да бросьте. У испанцев имелись четыре пушки и двенадцать аркебуз, их залпы, вид огня с дымом, разорванные в клочья тела посеяли страшную панику среди индейцев. Атака же конного отряда с закованными в латы рыцарями, на невиданных до этого лошадях (чудовищные для инков существа, коих они сочли монстрами из морской глубины), завершила поражение. Двести человек поставили на колени государство с десятью миллионами жителей, – возможно ли такое в принципе? Оказалось, что да. Император инков Атауальпа сдался в плен и пообещал заплатить Писарро выкуп: наполнить до потолка одну комнату в своей тюрьме золотом, а две другие – серебром. Три месяца индейцы с утра до ночи собирали золото по всему государству и ещё месяц переплавляли его в слитки… в современном исчислении это около шести тонн. Но едва только Писарро получил презренный металл, он отправил драгоценный груз на кораблях в Санто-Доминго и Севилью (лично королю Испании причиталась пятая часть всех денег – своеобразный «налог на прибыль»), и дикое количество золота вызвало в Европе небывалую инфляцию. Писарро не сдержал своего слова – пленного императора Атауальпу обвинили в подготовке заговора и приговорили к сожжению. Конкистадор, словно издеваясь, милостиво заменил мучительную казнь на удушение гарротой: ошейником, завинчивающимся сзади.