Я блефую – разумеется, денег у нас нет. И откуда бы? Если у Петрова и найдётся какое-то бабло, то это либо трофейные рейхсмарки, либо «сталинки». А их вряд ли примут к оплате. Петрову таксист ничуть не удивляется, видимо, бойцы заглядывают сюда из Сталинграда не так уж редко. Он заводит мотор, и мы едем по широкому проспекту.

– Оценили мою машину? – улыбается водитель. – Это суперкласс. «Тояма Замри». Обратите внимание, какой тихий ход, расходует мало бензина. Заводится с полтычка, сами убедились. Только сегодня спецпредложение – всего за семьсот тысяч рублей.

– Хлебало своё закрой, – отчётливо произносит Петров.

– Усёк, – профессионально реагирует водитель. – Не стреляй, брат.

– Не брат ты мне, тварь рекламная, – отворачивается Петров.

Я страшно удивляюсь, это же не гламур, фраза-то из культового фильма девяностых Сергея Бодрова: тогда снимали жёстко, кроваво, тупо и за два рубля. А потом понимаю: да здесь же всё перемешалось. Это не порно, где боятся сунуться в лагеря друг друга, поскольку подобный визит закончится смертью от полового истощения. Российское кино тоже рассредоточено по разным резервациям, но, видимо, они как-то сообщаются, связаны караванами, торговлей… Куда-то ж надо девать майонез. Мы несёмся по свободному проспекту, и всюду рекламные билборды – призывают покупать безвкусную жвачку и водянистое пиво, брать кредиты в банках-хищниках. Наконец машина тормозит у некоего здания с советским гербом. Правда, дом вполне себе новый, с запахом свежей краски… Такие офисы в нашем кино всегда с иголочки. Слава богу, что я не попал в чернуху типа «Груз 200» или «Левиафан», вот тогда бы мне точно мало не показалось. Чернуху у нас снимают такую, что повеситься хочется сразу же после начальных титров: беспросветность, продажные суки, алкаши, наркоманы, скинхеды, все в жопу пьяные, всё умирает, блядство, взяточничество, гниль. А тут о'кей. Туда-сюда снуют мужички начальственного вида, в шляпах, очках и с портфелями, плюс девушки в строгих юбках и жакетах и в уродских туфлях, при виде коих хочется опубликовать греческую трагедию в трёх актах. Водитель аккуратно заглушает мотор и поворачивается:

– С вас восемьсот рублей, пожалуйста.

Я жду решения вопроса с помощью винтовки Петрова, но тот ведёт себя нелогично.

– Охренел ваще, – злится боец и вытряхивает из карманов старые бумажные деньги, больше похожие на салфетки-полотенца. – Советскими возьмёшь, змеюга, али как?

– Без проблем, доблестный воин Красной Армии, – невозмутимо кивает шофёр. – Но должен огорчить: «обменника» в пешей доступности здесь нет, поэтому давайте честно рассчитаемся по курсу «чёрного рынка»: пятьдесят наших рублей за ваш сталинский.

– Тебе не жирно ль будет? – возмущается Петров. – Месяц назад сержант Аннушкин из фронтовой разведки к вам ходил, баял опосля – по шестьдесят с руками оторвали.

– Ну, я ж тоже что-то должен поиметь, верно? – резонно отвечает водитель. – Время терять, идти в «обменник», бумажки заполнять. Если бы вы рейхсмарками заплатили, другой коленкор, – у коллекционеров хорошо котируются… А «сталинок»-то завались.

– Почему такой курс высокий? – спрашиваю я. – Сталинский рубль почти как доллар.

И боец, и таксист смотрят на меня с удивлением.

– Уважаемый, вы чего? – интересуется бомбила. – Сравните, сколько за сталинский рубчик раньше можно было купить и сколько за наш сейчас? Это ещё хреновый курс, челноки в Сталинград ездят скупать военную форму да оружие для криминала, ещё и туры для иностранцев есть… А покупательная способность – так ваш за триста наших рублей должен идти. Просто в Сталинграде мало что приобретёшь, выбор плохой, магазины разрушены.

– От немцев отстоим, сразу отстроим, – весело парирует боец.

…Мы уже на ступеньках «Справочного бюро», и тут я вдруг осознаю: а кого здесь спрашивать? «Привет, мне нужна девушка Жанна, маленькая такая, с короткой стрижкой, мы ещё вместе в порнофильме снимались». Почти как у Маршака: «ищут пожарные, ищет милиция, ищут фотографы в нашей столице, ищут давно – но не могут найти бабу какую-то лет двадцати». Ну ладно, хватит паниковать, смотрим по обстоятельствам. Это всё же кино, здесь чудеса – не редкость, а норма жизни. У положительного героя не заканчиваются патроны, он не умирает от смертельных ранений и всегда спасает свою любовь. Пусть я не уверен, что я – положительный герой, однако выбора в любом случае нет. Мы заходим, и я сразу поражаюсь… Внутри «Справочной» – ни души. Вот только что туда-сюда сновали работники учреждения, а теперь всё обезлюдело, гуляет ветер, несёт по коридорам бумажки с пустыми целлофановыми пакетами – господи, прямо «Сайлент Хилл». Неужели здесь туннель в отечественный фильм ужасов? Все три окна «Справочной» пусты изнутри. Куда же делся народ?

В затылок больно упирается ствол «трёхлинейки».

– Du bist schon hier? [19] – спрашивает кого-то невидимого Петров.

Он говорит по-немецки свободно, без малейшего акцента. Словно это его родной язык.

– Ja, – отвечает ему голос изнутри комнаты с окошечками. – Hast du ihn gef"uhrt? [20]

– Alles in ordnung, – смеётся Петров позади. – Kamerad, ich komm ja gleich [21] .

…Размахнувшись, он бьёт меня прикладом по голове. В глазах темнеет.

Камера показывает панораму сверху, от крутящегося старого вентилятора на потолке. Виден боец в форме Красной Армии, перед ним человек, стоящий на коленях, прижимающий ладонь к голове… Сквозь пальцы просачивается кровь. Из боковой двери помещения с окошком «Справочная» выходит коротко стриженная девушка – руки связаны за спиной. Её подталкивает пистолетом офицер вермахта – в запылённой серой форме и фуражке с высокой тульей. У зрителя пугающее ощущение, что фильм закончился: вот-вот сейчас пойдут титры…