Мою маму часто вызывали в школу, когда мой брат был в пятом классе, и долго объясняли ей, что ее сын – будущий наркоман, что неудивительно, ведь у сильных женщин всегда растут мальчики-невротики.

Как-то я жаловалась своей вполне взрослой знакомой, что не готова к тому, что моих детей будут критиковать, и она рассказала мне историю про своего приятеля и его маму. Маму вызвали в школу, и строгая советская учительница сказала маме: “Знаете, не нравится мне ваш Боречка…”, на что мама строго сказала советской учительнице: “Боюсь, тогда нам с вами не о чем разговаривать, потому что мне мой Боречка очень даже нравится”.

Кажется мне, что в восприятии критики ребенка – это, пожалуй, самый важный для меня момент. Что движет человеком критикующим – то, что ему очень нравится условный “Боречка”, или то, что он ему не нравится.

Мы привыкли исходить из того, что не все должны нас любить. Но мне такая позиция не близка. Если человек не любит меня или моих детей – то это не то, что мне интересно, и не то, с чем я считаю нужным мириться или хотя бы смиряться. Бессмысленно критиковать того, кого не любишь. Потому что ты необъективен. И эту критику можно выслушивать, при некотором уровне рефлексии можно из нее даже вычленить что-то полезное, но воспринимать ее всерьез кажется мне совершенно неправильным. Более того – разрушительным.

И все же – это не отменяет того, что чужие дети раздражают даже меня. Ну а что?

Вы были когда-нибудь на детском празднике? Где уровень децибелов превышает все разумные нормы, где все плачут, все падает, летает, разбивается, все носятся, кто-то отбирает у твоего ребенка игрушку, нет, постойте, это твой у кого-то отбирает игрушку, нет, твой сидит в углу, и с ним никто не дружит, нет, он сидит у тебя на коленях, пока вокруг вас носятся и визжат другие дети, нет, господи, это он и визжит, где твой-то вообще в этом детском месиве? А потом дома каждый в отдельности бьется в истерике от перевозбуждения и не может заснуть.

Или пробовали ли вы любить чужих орущих детей в самолете? А если своих вы при этом уже уложили или заняли мультфильмами, откинули кресло, чтобы заснуть, а соседские все так же орут?

А если вы пошли встретиться с друзьями, но вместо того чтобы говорить – наблюдаете в течение часа, как их дети то и дело врываются на кухню, влезают в разговор, перебивают, висят на шее. А родители только умиляются вместо того, чтобы выставить за дверь.

А на детской площадке? А в кафе? В детских кружках, на танцах, в супермаркете, в детском саду, в школе – они повсюду.

Проведем эксперимент. Выставим перед вами 10 детей, один из них – ваш. Задача простая – выбрать объективно лучшего. Кого вы выберете?

Это в роддоме иногда боишься, что перепутают, что не узнаешь своего, что не можешь запомнить лицо, что не испытываешь достаточно чувств, но уже через пару месяцев от сомнений и критичности не остается и следа – вы безошибочно и объективно считаете своего ребенка лучшим. Это очевидно, это само собой разумеется, а если нет – идите к психологу.

Я не знаю, как это работает, но ваш ребенок даже хнычет трогательно, трогательно ползает, удивительно смеется, смешно шутит, обаятельно танцует, урчит, и фыркает, и агукает так, что на душе становится теплее, пахнет невероятно, тонкий, глубокий, легкий, такой смешной, такой серьезный, такой нежный, ненужное вычеркнуть, нужное вписать.

Недавно я услышала, как за глаза обсуждают моего сына. Ничего страшного, всего несколько невосхищенных оценок, но ощущения примерно те же, как когда случайно услышишь, как за глаза обсуждают тебя.

Вообще-то мысль, что кто-то может не любить моего ребенка, честно говоря, пришла мне в голову совсем недавно. Не то что специально не любить, а не испытывать радости и восторга от любого слова или движения. Мы отправились на прогулку на весь день с нашим бездетным другом, мы много ходили, носили по очереди детей на шее, кормили их в кафе и меняли подгузники на бензоколонке, укладывали спать, наворачивая круги с коляской вокруг ресторана, играли в машинки на каких-то развалинах – казалось, что это был очень удачный день, дети были спокойны, выносливы и смешны, мы были усталые и счастливые. И вдруг наш друг сказал: “Какой ужас! Как же это тяжело!” Как гром среди ясного неба, как ножом в сердце, пальцем по стеклу, фломастером по пенопласту – в общем, ужасно.

Узнать, что кто-то тяготится твоими детьми, – так же странно, как если бы кого-то из твоих друзей раздражала твоя рука или нога. Раньше у вас была какая-то общность взглядов, так как же ваши взгляды так разошлись на самый главный и ценный предмет?

Мне это еще только предстоит, но уже страшно представить, как какой-нибудь учитель в школе будет объяснять мне, глядя прямо в глаза, что моя левая нога, такая моя, совершенно отбилась от рук, плохо развивается, не поддается его методе тренировки и вообще-то не очень подходит для учебного заведения. Ау, вы с кем разговариваете? Это моя нога, я с ней неплохо знакома. Я, конечно, все понимаю про дистанцию, про умение отделить себя от ребенка, про отдельный характер и бла-бла-бла, но давайте будем честны, это все хорошо до того момента, как вашего ребенка начинают не любить, чаще всего совершенно незаслуженно.

Нет, понятно, что никто не обязан любить чужих детей. Только своих. И моих. Ну, они ведь объективно лучшие.

Есть такая известная техника в психологии – представлять человека, который говорит или делает что-то ужасное, маленьким ребенком, мальчиком или девочкой, которым хочется любви, внимания, чтобы с ними играли, чтобы играли по их правилам и всякое такое. Если получается увидеть человека маленьким, то он перестает уже быть таким страшным, жестоким, необъяснимым, а становится обычной капризулей избалованным или, наоборот, затюканным и нелюбимым.