Увы, везение сопутствовало ему не во всем. Однажды, когда он провожал подружку в соседнюю деревню, его окликнул офицер гестапо, проезжавший мимо в автомобиле. Первым порывом Люциана было пуститься бежать, но он удержался, с опаской подошел к автомобилю и облегченно вздохнул: офицер просто попросил его помочь сменить колесо. Люциан согласился и уже приготовился взяться за дело, как вдруг офицер велел ему сесть в машину. Как знать, чем объяснялось это приказание. Может, что-то в Люциане показалось офицеру подозрительным или он хотел иметь парня под рукой, чтобы, например, нести его чемоданы. Так или иначе, Люциану не захотелось попасть в логово гестапо. Он сделал вид, что открывает дверцу, а сам отпрыгнул в сторону, нырнул в кусты — и был таков.

Все это нам рассказала девушка, которую он провожал. Данута слушала, вся сжавшись, чтобы сохранить видимость спокойствия. Мы наскоро обсудили положение, я посоветовал Дануте просмотреть все в доме, уничтожить компрометирующие документы, а потом собрать вещи и уехать в Краков. Она колебалась. Но я настоял на немедленном отъезде:

— От того, что мы останемся, лучше никому не будет, а вот хуже вполне может стать. Если Люциану удалось улизнуть, он присоединится к нам в Кракове. А вашу мать гестапо скорее всего не тронет. Сочтут, что она ни при чем.

Данута тихо заплакала и согласилась. Мы быстро собрались. Вся прислуга вышла на веранду проститься с нами. Мы сели в ту самую бричку, которая несколько месяцев назад привезла меня в это восхитительное место.

Невзлюбивший меня старый кучер уже взялся за вожжи, и тут нам принесли страшное известие. Из деревни примчался на велосипеде парнишка и сообщил, что Люциана поймали в лесу. Я обнял Дануту за плечи. Она дрожала и плакала навзрыд.

— Трогай! Трогай! — крикнул я кучеру.

Но Данута отстранилась от меня. Она уже овладела собой и спокойно сказала:

— Постой, Витольд. Эта новость все меняет. Я должна остаться, что бы ни случилось дальше. Кто-то должен заниматься домом.

Я возражал, но она ласково погладила меня по плечу:

— Не усложняй ситуацию, Витольд. Ты должен ехать. Для тебя найдется работа и в другом месте, а я здесь родилась и выросла. Нигде, кроме этой деревни, от меня не будет толку. Прошу тебя, езжай скорее. Прощай и не забывай нас.

Я уехал в полном отчаянии.

Больше никогда и никого из семейства Сава я не видел. Несколько месяцев спустя в Кракове узнал, что немцы всех их арестовали, пытали и убили [106] .

В Кракове я работал около полугода — с февраля по сентябрь сорок первого. И эта работа была совсем не похожа на то, чем я занимался прежде. Свое новое задание я получил потому, что знал несколько языков, разбирался в международных отношениях и отличался хорошей памятью. Я должен был прослушивать по радио все выпуски новостей и составлять сводки для руководителей краковского Сопротивления. Причем ловить не передачи на польском из Лондона или агитационные передачи ВВС, а станции нейтральных стран — таких как Турция, СССР (до его вступления в войну), Швеция, по возможности США. Руководство хотело иметь исчерпывающие сведения о военной и дипломатической обстановке. А для этого чересчур тенденциозную информацию радио союзников на английском, польском и французском нужно было дополнять хроникой и комментариями из нейтральных источников. Если мои сводки были удручающими и не вселяли надежд, их читали только наши лидеры, но чаще всего их использовала краковская подпольная пресса [107] .

Это было время самой интенсивной работы, но и самых многочисленных арестов. Еще при возникновении подполья в самом начале войны были допущены серьезные ошибки, которые имели трагические последствия. Большинство организаторов рассчитывали на то, что война будет короткой. С этим ложным посылом и были связаны все беды.

Главная цель подпольного движения, предполагающего недолгий срок деятельности, — сеять хаос и панику в рядах противника. Для этого требуется проводить как можно больше акций в разных точках одновременно. Секретность и конспирация в этих условиях — задачи временные, а потому второстепенные. И об успехе судят по тому, какой вред удалось причинить врагам, а не по тому, насколько хорошо организована сама подпольная система.

Недооценка фактора времени может обернуться катастрофой. Первые участники польского Сопротивления как раз и пострадали в результате такого заблуждения. С конца 1939 года в Польше действовало очень много военных и политических подпольных организаций, объединявших людей из всех слоев общества. И каждая старалась по возможности расширить поле своей деятельности. Если бы война закончилась в сороковом, как мы тогда надеялись, все их можно было бы бросить в бой в решительный момент, и это была бы немалая сила. Но летом сорокового нас потрясло известие о поражении Франции, и мы поняли, что победы союзников, если она вообще будет, придется дожидаться еще долго. Однако остановить спонтанно разрастающееся подпольное движение было уже невозможно. Началась волна арестов, лишившая нас многих замечательных лидеров. Именно тогда один за другим были расстреляны или отправлены в концлагеря Ратай, Рыбарский, Недзялковский, Домбский и другие. Первыми жертвами стали так называемые «автономные центры», то есть изолированные группы, не примкнувшие к большим организациям. Они могли эффективно работать недолгое время, но война затянулась, а в этих условиях они были обречены на гибель. Гестапо очень быстро расправилось с ними. Вторая половина сорокового и первая половина сорок первого — время страшных потерь, поляки заплатили своей кровью за политические иллюзии, связанные с надеждами на Францию и Великобританию.

Жестокий урок был усвоен. Мы поняли: чтобы продолжать крупномасштабные действия, необходимо полностью изменить систему. Успех и само существование подполья зависели от того, сможем ли мы объединить разрозненные отряды в мощную централизованную организацию. Только такая организация могла распределять финансовые ресурсы и изготавливать несметное количество необходимых для подпольной работы документов. Таких, как удостоверения личности (Kennkarten), подлинные справки из немецких служб трудоустройства (Arbeitsamt) и множество других бумаг на разные случаи (например, разрешения на поездки из одной области в другую). Военные отряды нуждались во взрывчатке и современном оружии, которое малыми силами, как ни старайся, раздобыть невозможно. Политическим и пропагандистским органам требовались типографии, огромные запасы бумаги и масса работников разных профилей: журналистов, полиграфистов, распространителей. По мере усложнения структуры понадобились люди, которые поддерживали бы связь между разными ее ветвями. А связным нужны были явки, убежища, тайники, склады, помещения для хранения архивов и для встреч. Только большая организация могла обеспечить разделение труда, служащее и всеобщей безопасности, и эффективной работе такого сложного механизма. По мере того как центральная организация консолидировалась, вбирая в себя ближайшие разрозненные группы, те группы, что действовали на периферии, подвергались все большему риску. Они стали чем-то вроде живого щита между гестапо и основным ядром Сопротивления. Как только гестапо нападало на след подполья, оно неминуемо раскрывало эти группы. Удар обрушивался на них, а дальнейшее расследование прекращалось. Так предместья осажденного города принимают на себя вражеские снаряды, не долетающие до центра.