Потекли, помчались навстречу проспекты, улицы, дома — друзья спешили вырваться из города, но повсюду было много машин и людей, приходилось ехать осторожно. Ольга сидела в коляске неподвижно, скованно, ветер трепал ее волосы. Петр думал, с каким-то странным — гордым и опасливым — чувством похитителя: что скрывается за этой неподвижностью и напряжением пальцев, судорожно сжимающих края коляски? Может быть, страх никогда не ездившего на мотоцикле человека, а может быть, она боится, что ее кто-нибудь из знакомых увидит, узнает? Или это обычная женская настороженность?..

Вот и последние дома остались позади, широкое шоссе, петляя и лоснясь под солнцем, вело к лесу, к высоченным березам с первыми желтыми прядями в ветвях, к соснам и елям, горделиво поднявшимся над березами, к мягким волнам лиственного подлеска, с яркими уже кострами кленов и желтизной осин. Петру хотелось спросить Ольгу: «Ты видишь, видишь все это?..» Но он молчал.

Ольга и так все воспринимала с восторженным удивлением. Ей, кажется, было жаль оставленной за спиной красоты. Пальцы ее по-прежнему сжимали края коляски, и Ольга словно бы плыла в легкой, выдолбленной из куска дерева лодке, которой вот-вот предстоит прыгать по бурунам порогов.

— Эй, остановимся! — крикнул другу Петр. — Тут красиво!

Илья затормозил, выключил мотор. И сразу стало так тихо, что слышен был шелест листьев на деревьях. Ольга забеспокоилась.

— А что мы? Почему здесь?

— Где красиво, там и останавливаемся, — строго пояснил Илья. Он прыгнул через придорожную канаву и, заложив руки в карманы куртки, с демонстративным невниманием к Петру и Ольге, пошел меж стволов в глубь леса.

— Идем и мы, — сказал Петр. — В лесу хорошо.

Он тоже с разбегу перескочил через канаву. Немного помедлив, перепрыгнула и Ольга.

Еловые ветви кольнули лицо. Петр решительно раздвинул их и пошел почти напролом туда, где, по всей вероятности, могло быть много спелой брусники.

Вот и поляна. И ягоды видны повсюду. Ольга присела, сорвала вместе с тоненьким стеблем одну красную гроздь, другую, потом еще и еще. Сложила все вместе. Получился яркий букет из ягод и листьев. Ольга держала этот букет бережно и ласково.

Петр подошел, коснулся ее плеча:

— Все прекрасно, не так ли?

Она вздрогнула.

«Не верит, боится, не знает, как быть…»

Петр пнул какую-то корягу, заложил руки за голову и, еще не представляя, что же теперь делать, как сгладить неловкость, стал пристально смотреть на стволы, на вершины, на голубые клочки неба. Выручил Илья.

— Эй, ягодники, поехали! — закричал он с дороги. Петр и не приметил, как и когда друг выбрался из леса, не сразу увидел, что именно ему Ольга преподнесла свой букет из брусники.

И опять начался неторопливый бег. Илья не спешил, не обгонял ни машин, ни мотоциклистов. Дорога текла с пригорка на пригорок, через деревню. Справа и слева выстроились ряды домов с резными наличниками. Почти над каждой крышей долговязый крест телеантенны. До вечерних передач еще далеко, и мальчишки носились на велосипедах, разгоняя кур, старики кое-где подремывали на лавочках под березами возле палисадников.

Дорога для них, должно быть, как река жизни, течет и течет… А Петр вглядывался в дома по берегам этой самой реки: добрые, злые, замкнутые — всякие есть дома, как и люди, — одни под пышными березами, другие стоят в голой степи, третьи притулились на скалах… Хорошо ли, плохо ли, — свой дом, своя земля, родина души.

За деревней начинался яблоневый сад. Огромный, ухоженный, на крутом склоне горы. Вокруг каждого причудливо изогнутого ствола был вкопан и отмотыжен черный круг земли. Широкие кроны яблонь, сочная зелень их листьев казались облаками, парящими над полем. Деревья подступали к самой дороге. Мол, остановись, путник, сорви спелый плод, порадуйся щедрости земли.

— Стой, Илья! Подожди!

И как только заглох мотор, Петр соскочил с седла, помчался к яблоням, сначала по траве, потом по вспаханному полю, — неширокая, ровная его полоса окружала сад, как пограничная нейтральная зона. Ноги утонули в мягком черноземе: «Не остановиться ли?.. Видно со всех сторон». А ноги сами собой неслись вперед. И вот уже первая яблонька, подрумяненные бока плодов в густой, лакированной снаружи и матовой, будто замшевой с тыльной стороны листве.

Петр начал торопливо срывать яблоки, с разочарованием ощущая их неспелость, деревянность. «Каждому по паре, и хватит, — подумал он. — Для пробы пожуем зелепуху… зимний сорт».

Петр оглянулся. Илья размахивал руками, что-то кричал. «Последнее, и все…» — решил Петр, и за ворот рубашки с глухим стуком упали еще два яблока. «Пора смываться…» Он быстро зашагал к вспаханному полю, разгоняя над поясом вправо и влево за спину холодные круглые комочки.

Подрагивали руки, да и во всем теле не унималась теперь легкая дрожь. Солнце светило в глаза, слепило, и Петр внезапно, как будто возник перед ним мираж, увидел всадника. Черный бородатый человек сидел на лошади и держал прикладом к плечу двуствольное ружье. «Это, кажется, в меня… — еще не осознавая опасности, подумал Петр. — Неужели выстрелит? За что? За десяток недозрелых яблок?»