— Ты уверен, Майк?

— Давай спи. Часа или двух мне хватит. Я встал, заправляя рубашку в джинсы.

В этом районе ночь пахнет чесноком и жасмином. Квартира расположена с подветренной стороны от маленького итальянского ресторанчика, где на медленном огне постоянно кипит соус для пасты с чесноком и травами. Я вырулил на бульвар Санта-Моника и медленно поехал на восток. Было уже поздно. Посредине бульвара на запад тянулись массивные колеи Юнион Пасифик. [171] С тех пор как железная дорога заявила о своем праве на существование, город пользовался этой колеей и все никак не мог ее модернизировать, поэтому каждую ночь тяжелые вагоны на старых дизельных двигателях грохотали по бульвару на всем пути к Западному Голливуду и обратно.

Далее к востоку располагалась целая выставка-продажа развлечений — проститутки, большинство из которых расположились прямо у бордюра. Они притворялись, что хотят ехать автостопом. Ты едешь на запад и подбираешь их к востоку от Ла Бреа, но они не называют маршрут и пункт назначения, пока ты не переедешь через перекресток — здесь кончается юрисдикция города. Вот почему проститутки изображают обычных обывателей; тем, кто занимается подобным ремеслом, не разрешено пересекать улицу. Когда ты оказываешься к западу от Ла Бреа, тогда начинается «парк отдыха с аттракционами» — и ты можешь увезти столько мальчиков, сколько тебе по карману.

Проститутки были худощавые и молодые — в основном мальчики, сбежавшие из дому. Возможно, некоторые из них — наркоманы. Я задумался, почему преступник не выбрал их в качестве мишеней. Может быть, и выбрал. Кто знает? Кого взволнует смерть мальчика-проститутки?

Включил KFWB, [172] ночной диджей играл хит из нового альбома битлов «Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера». «День жизни». Они исполняли мелодию так, что сносило крышу. Я неспешно доехал до Гоуэр, где здания становились более приземистыми, старыми и ветхими — второразрядные студии звукозаписи и третьеразрядные издательства, затем развернулся и двинулся на запад.

«Почему мне так паршиво, Мэтти? — спросил я сам себя. — Невероятно паршиво…» — «Потому что, — ответил я. — Потому что потому». — «У-у, намечается интеллигентная беседа». — «Заткнись. — Потом я добавил: — Потому что я не один из них». — «Да? Тогда к чему все эти слова? Правда в том, что ты боишься, будто так оно и есть».

Я подъехал к обочине бульвара и остановился. Меня трясло. Крышу сносило. Одна моя половинка хотела поехать домой и залезть в постель, другую эта мысль приводила в ужас. Я знал, что если снова окажусь в этой постели, то мне уже никогда не выбраться…

Кто-то постучал в окно машины. Проститутка? Я покачал головой и махнул рукой, отгоняя его. Он постучал снова.

Я нажал на кнопку и опустил стекло. Внутрь просунулась голова Икинса и весело спросила:

— Ну что, достаточно?

Икинс не ждал от меня ответа. Вместо этого он открыл дверцу машины и уселся на пассажирское сиденье. Икинс был не таким, каким я видел его две недели назад. Тот — представительный мужчина средних лет. Этот — молодая версия Икинса, оживленный и легкомысленный.

— Да, достаточно. Черт побери, что происходит?! — Я был готов взорваться.

Икинс пожал плечами:

— Напрасная попытка. Дохлый номер. Ты зря тратишь время.

— Но ведь исчезновения настоящие!

— Да, они на самом деле имеют место.

— Так как же это дело может быть дохлым номером?

— Потому что это я тебе говорю. Хочешь совет?

— Какой?

— Поезжай к своему дружку и отключите дурацкие мозги, вы оба. Забудьте обо всем.

Я взглянул на Икинса:

— Не могу…

— Да, помню, ты это говорил. Очень плохо. Это спасло бы многих людей от неприятностей, особенно тебя.

— Это угроза?

— Майк… ты должен прекратить это дело.

— Я не могу. Я должен знать, что происходит.

— Для твоей же собственной безопасности…

— Я могу сам о себе позаботиться!

— Поезжай домой. Ложись спать. Не вмешивайся в вещи, которых ты не понимаешь.

— Так объясните их мне!

— Я не могу.

— Тогда и я не могу прекратить расследование.

— Это твое последнее слово?

— Да.

— О'кей. — Икинс вздохнул. Он вытащил из кармана фляжку и отхлебнул здоровенный глоток. Потом вынул очки с темными стеклами и водрузил их на нос. — Ты не можешь не признать, что я старался. Что ж, попрощайся со своим прошлым. — Икинс прикоснулся к пряжке на поясе, и мир внезапно вспыхнул, а потом замерцал и затрясся так, что меня прошиб холодный пот и затошнило. — Добро пожаловать в две тысячи тридцать второй год, Майк. Перед тобой мир после мира.