Дочка выжила. Лицо осталось изуродованным. В сломанные ноги вставили железные штыри и через два месяца выписали её домой.

Сыночек на другой день улетел на стажировку в Лондон. Я каждый день ходил на работу и там, запершись в своём кабинете, пил водку или коньяк. Ректор меня не трогал, но и долго терпеть это не мог. Я оформил отпуск и сидел дома, уставившись в окно на Петропавловского ангела, сверкавшего в снежной мгле. За что мне всё это, зачем мне всё это? Дочка выносить моё присутствие не могла и всё время рыдала, глядя в зеркало на своё отражение. Благообразная тёща со своей дочерью успокаивали её, говоря, что и с таким лицом тоже можно жить. В день моего рождения 7 апреля 1994 года у меня случился сердечный приступ и меня отвезли на «скорой» в больницу Ленина. Ох уж этот Ленин, вождь мирового пролетариата. Врач пообещала мне скорую, лёгкую смерть и велела не вставать с койки. Но я тоже выжил. Жить со своей бывшей женой я больше не хотел. Вернее не мог. Оставив их в покое, я уехал в Москву.

Три года я работал у Михалкова в студии ТРИТЭ. Жил в заштатной мосфильмовской гостинице, летал по всей стране, прокатывая его фильм «Утомлённые солнцем» и зарабатывая деньги на новую жизнь. Дочка в августе поступила в университет, но рыдала от своего уродства постоянно. Я искал врача. Россия утопала в аферистах, бандитах и жуликах. Народ обнищал. Бывшая жена работала секретаршей у Томазика. Со своей скромной зарплаты в пятьсот долларов, двести я отдавал дочери. Сына, вернувшегося из Лондона и спустившего там все мои деньги, я устроил в коммерческий банк, где мой дружок Коля Левицкий разрешил ему работать полдня. Иногда я приезжал домой и общался с ними. Они были со мной радушны. В Америке во время визита по поводу вручения Оскара, я нашёл врача, проходившего там стажировку, который взялся за операцию и исправил лицо доченьке. Профессор Анатолий Белоусов оказался тем ангелом-спасителем, за которого я молюсь по сей день. Оля была довольна и благодарила меня, но попросила не зазнаваться, потому что оплатить операцию мог и Томазик. Они просто пожалели моё мужское достоинство. А приехав в другой раз из Москвы, бывшая жена не открыла дверь моего дома, сообщив мне по домофону, что я здесь не живу. А чтобы я не кричал и не нервничал, она вызвала милицию, которая согласно их заявлению генералу Понеделко о моём буйном характере, приехала с автоматами чрезвычайно быстро. Намного быстрее, чем «скорая помощь».

Подруги

Июнь в 1965 выдался жаркий. Быстро распустилась сирень на Марсовом поле и засветились белыми свечками каштаны у Михайловского замка. От Невы тянуло приятной прохладой и школьницы в белых передниках гуляли стайками после выпускных вечеров. Ещё и в помине не было организованных городских праздников. Танцевали в своих школах, а потом в тишине спящего города и призраке белой ночи собирались у разведённых мостов на обоих берегах Невы отчаянные романтики. Мальчишки старались выглядеть взрослыми и сменили школьную форму на брюки с джемперами. У некоторых были целые костюмы с непривычными галстуками типа «селёдка» или шнурки. Больше всего народу скопилось на Сенатской у Медного всадника. Там нас и нашёл Валерик. Он на год раньше окончил нашу школу и учился в Бонче. Приехал он на своей Яве и в кожаном костюме, который я привезла ему в подарок из Германии. Папа знал про нашу дружбу и добавил мне своих денег на подарок. Мама об этом даже не догадывалась. Она была очень строгая и правильная. А папа был военным прокурором в группе Советских войск в ГДР и очень меня любил. Старшую сестру Инку он, как и мама, держал в ежовых рукавицах, а меня баловал.

Валерик подъехал к парапету набережной и сидел на мотоцикле, а наш класс его обступил, как известного киноартиста. В школе Валерик был секретарём комитета комсомола и заступился за меня, когда мне хотели впаять выговор по комсомольской линии за мой начёс типа «бабетта». Тогда-то я и обратила на него внимание.

Мы с подружкой перешли в эту школу после нашей восьмилетки и сели за одну парту в 9 «А» классе. Наташка Гусева была скромной девочкой, а меня мальчишки просто так не пропускали. То за косу подёргают, то портфель поднесут. Странные они эти мальчишки. В тот год на новогоднем карнавале Валерик был Атосом, а Линка — миледи. Она думала, что теперь Валерик с ней до конца жизни, но он стал ухаживать за мной. С Линкой мы всё равно, как мне казалось, подружились и ходили по школе втроём — я, Линка Сандлер и Наташка Гусева. Так втроём мы гуляли по набережным Невы в выпускной вечер.

Когда белая ночь просияла ласковым утренним солнцем, Валерик посадил меня на мотоцикл и увёз домой, провожаемый многозначительными взглядами подружек. Ехали мы быстро и недолго. Утренний ветер развевал мою золотистую шевелюру, как знамя за его спиной. Пустынный город мирно спал. И видел сны. О верной любви. О счастливом завтра. Проводив меня до квартиры и нежно поцеловав в щёчку, он исчез на своём самолётоцикле.

Первой проболталась Линка. Она позвонила и стала восхищаться тем, какой у Валерика чудный мотоцикл, классная кожанка и, вообще, он лучше Атоса. Потом я спросила у Наташки, как она добралась до дома и та, заикаясь и запинаясь, рассказала мне, как он отвёз Линку и примчался за ней к Техноложке. Я, поджав губы, засела за учебники и не подходила к телефону. Когда Валерик пришёл ко мне, мы поссорились в первый раз.

Весь июль и август мы почти не встречались, готовились к вступительным экзаменам. Мы с подружками дружно поступили в институты. Гусева в ЛИАП, на инженера, Линка в ЛГУ на химический факультет, а я в Технологический, на прикладную химию. Поступление отметили в кафе «Север» двойной порцией мороженного с профитролями. Я никогда не думала, что мы так редко станем встречаться. У каждой появились новые друзья, новые увлечения. Даже звонить стало некогда. На первом курсе учиться было очень трудно. И страшно. Не сдав первую сессию, можно было вылететь из института. В нашей группе были одни мальчишки и я пользовалась повышенным вниманием. Наташка стала заниматься в секции бадминтона и встречалась с преподавателем института Колей Меткиным. Линка познакомилась на лекции в университете с режиссёром с Ленфильма и захлёбывалась от восторга, рассказывая о встречах с Семёном Арановичем и Ильёй Авербахом. Они приглашали её на киностудию и показывали, как снимается кино. А она не без налёта гордости и загадочности рассказывала всё нам. Единственным поводом для совместных встреч оставались наши дни рождения.

У Полины день рождения был 31 марта и мы всегда собирались у неё дома вместе с её родственниками. Наташка Гусева жила в коммуналке и стеснялась своего папу, полковника ГПУ в отставке, и 24 января пригласила нас с Линкой в кафе «Север». Угостила шампанским, мороженным с профитролями, а потом мы прошлись по Невскому до метро и поехали по домам. А я 10 февраля пригласила их к себе домой. Папа купил торт в «Метрополе», мама напекла пирожков, а я пригласила Валерика и всех мальчишек из своей студенческой группы. Валерик был в шоке. Он выводил мальчишек по одному на лестницу и объяснял, что у него со мной серьёзные отношения. Потом он бросил Бонч и перешёл в Военно-морское училище имени Фрунзе, потому что я восхищалась морской формой. А потом мы поженились.

Я очень любила Валерика, а он меня любил сильнее. Какое-то время мы жили у его родителей, но вскоре стали снимать квартирку на проспекте Гагарина. Для того, чтобы чувствовать себя счастливыми у нас было всё, но казалось, что этого мало. Хотелось ещё чего-то необычного. Не как у всех. Как за границей. Валерик старался изо всех сил.

Подружки стали тоже думать о замужестве. Наташкина мама развелась со своим мужем, выперла его в коммуналку и учила нас как мужиков надо прижимать каблучком. Но приличных предложений от мужиков, желавших встать под каблучок, не поступало. Девчонки боялись остаться старыми девами. Нам было по двадцать лет.