Меня угораздило приехать в на съёмки в пятницу. Киношники народ отпетый. И не важно, что их фильмы никто смотреть не будет, а лет через пять забудут навсегда. Процесс создания и съёмок они превращают в самое главное дело на Земле. Они даже во времена войны с Гитлером умудрились уехать подальше от Москвы и, там в предгорьях Алма-Ата безотрывно, не обращая внимания на Великую Отечественную войну, снимали своё кино.

Но такое совпадение не сильно омрачило нашу дружескую встречу. Мы решили отпраздновать мой отъезд одновременно с приездом в воскресение вечером, когда друзья вернуться с дачи. На завтра мне предстояло нестись в телеге по раздолбаной дороге, дублируя Марчелло Мастроянни, и спокойный вечер у телевизора был даже кстати.

Когда раздался телефонный звонок я нежился под душем и не сразу решился снять трубку чужого телефона. Оставляя за собой лужу, я мокрой рукой снял телефонную трубку. Это была наша общая московская подружка Ада, которая бархатным голосом спрашивала меня о моём самочувствии после долгой дороги. Женский голос может сделать многое, особенно с одиноким здравомыслящим мужчиной. От одного женского голоса можно прийти в такой восторг, что сон после него, будет самым немыслимым занятием. На вопрос, скучно ли мне одному и что я делаю, я ответил совершенно определённо — да, да, нет, да! Ада сидела дома с умирающей бабушкой, взяв на себя эту благородную миссию и отправив всех родственников, включая мужа, на дачу. Лёжа в ванной, я сказал ей, что уже стою в дверях и сейчас приеду взглянуть на неё одним глазком и пожать её нежную руку. Минут через пятнадцать я уже поднимался к ней в квартиру на Кутузовском проспекте. Приветственные поцелуи получились далёкими от дружеских, причём по обоюдному согласию. Мы с Адой всегда симпатизировали друг другу, но старались скрыть от окружающих наше взаимное влечение. А теперь, когда мы остались одни, а окружающие нас родственники нежились в струях подмосковных речушек, постромки сорвались с нас в мгновение ока.

Не долго думая, мы заперли бабушку и метнулись на такси в пустую квартиру моих друзей. Шофёр стыдливо отворачивался в водительское окно от наших поцелуев на заднем сидении и часто дышал перегретым московским воздухом. С порога мы бросились в объятия и стали срывать одежды друг друга. Сорвав с неё стринги, я швырнул их в сторону и стал вгрызаться в её сочное тело.

Повиснув, как стиранное бельё, на диване мы долго соображали, что с нами случилось, а сообразив, начали медленно одеваться, чтобы вернуться к своим остолбеневшим делам. Найти стринги никак не удавалось. Мы перевернули весь дом, отодвинули шкафы и диваны, но их нигде не было. Махнув рукой на загадочную пропажу, мы полуголыми вернулись на такси к умирающей бабушке.

На другой день, отснявшись на Мосфильме, я полуживой вернулся на Арбат и погрузился в сон. Вечером позвонила Ада и, с грустью, сообщила, что бабушка, как, собственно, и ожидалось, умерла, завершив свой земной путь. Она родила четверых детей от двух, страстно любимых ею, мужей, воспитала красивых внучек, научила их играть на пианино и готовить рыбу-фиш. Остальному их научила школа и улица. Я знал Цилю Соломоновну, обожал её фаршированную рыбу, острые шутки, все понимающую улыбку и искренне разделил с Адой горе.

В воскресение вечером друзья вернулись с дачи и мы сели за стол, чтобы проводить меня на «Красную стрелу» чем Бог послал. Ада с мужем тоже приехали и мы помянули рюмкой холодной столичной водки Цилю Соломоновну. К десерту пересели на диван и уютно устроились в креслах у торшера. Свет торшера томно освещал гостиную, соблазняя всех на заслуженный отдых после трудового дачного дня. Друзья из вежливости спрашивали меня, не сержусь ли я на них за то, что провёл эти дни в одиночестве. Извинялись, что пришлось бросить меня на произвол судьбы в жаркой и скучной Москве. Уплетая клубнику со сливками, все с трудом удерживали свои отяжелевшие веки. Я с неподдельным состраданием смотрел Адиному мужу прямо в глаза. Потом, решив быть вежливым и не испытывать терпение гостеприимных хозяев, начал собираться домой. Возражали мне не долго, и я, присев, как говориться, на дорожку, поднялся с дивана и остолбенел. Прямо на уровне моих глаз, на краю торшерного абажура, висели стринги. Посмотрев тайком на Аду, я увидел, что она не сводит с них своего неморгающего взгляда. Стринги кокетливо свисали чёрной бахромой с золотистого шёлкового абажура и, казалось, подмигавали нам лукавыми подвязками. Хорошо бы только нам. До чего же вы неисправимая озорница, Циля Соломоновна! Пусть хоть земля будет вам пухом!

Оргазм

Это случилось в июле, на берегу Балтийского моря, на бывшем курорте немецких ассов люфтваффе с характерным названием Кранц. Крутой, обрывистый берег Балтийского моря. Теперь это место называлось как-то иначе. Как то по-советскому — безлико. То ли Зеленоградск, то ли Солнечногорск. Не помню. Просто не обратил на это внимание. Видимо был очень рассеян. Или растерян. Я был сбитым лётчиком. Рухнуло всё. В одночасье. Всё, что я собирал по зёрнышку годами, в одночасье рухнуло. Так рушатся дома в землетрясение и тот, кто выжил, остаётся сидеть просто на земле. В поле. На руинах. Я услышал приговор — свободен. Я вышел из своего уютного, тёплого дома на пустую, безлюдную площадь. А было мне тогда ещё совсем не много лет… Сорок семь. Ося, Иосиф, Джозеф… Как же ты был прав!

«… любое пространство сзади,

взятое в цифрах, сводя к нулю

не оставляет следов глубоких

на площадях, как «прощай» широких,

в улицах узких, как звук «люблю».

Я не сразу начал хватать за руки проходящих мимо женщин и тащить их в кусты, сбивчиво расспрашивая на ходу, что они делают сегодня вечером. Была долгая пауза того мужского одиночества, когда хочется только выть волком. Но сил в живом организме ещё было много. Они бродили, набирали градус и ждали часа, чтобы с грохотом вырваться наружу. Я был свободен!

Волею случая я попал на кинофестиваль в бывшем Кёнигсберге. Вернее он проходил в пригороде, именно в этом курортном городке. Устроила его термоядерная женщина советского кинематографа Шурочка Яковлева, достойная наследница заветов Александры Коллонтай.

Стояло жаркое лето 1994 года. Курорт Северной Пруссии к такому лету подходил как нельзя лучше. Испания, Франция, Италия полыхали огнём и задыхались в дыму от нестерпимой жары. А на янтарных пляжах Балтийского моря прохладный морской бриз освежал и поднимал настроение. Ободранный народ страны Советов голодал, но те, кто об этом позаботились, не знали, куда девать деньги. Накупив в универмагах и гастрономах несколько десятков предметов из своих рабоче-крестьянских снов, они начали кутить «по-чёрному».