На матчевую встречу с французами я пригласил всех своих дружков с Невского. Народу в СКА набилось битком. Восточные единоборства после олимпиады в Токио вызывали огромный интерес. Я боролся вяло, не хотел обижать своего французского визави. После матча, пока я мылся в душе, зал опустел. Я, одинокий и опустошенный, брел по Невскому и, чтобы избавиться от скуки, решил зайти к своему дружку Вохе на Невский, 5.

Я обалдел. Вся французская команда ползала по Вовкиной квартире в одних трусах. Вовка бегал по соседям и собирал у них старое тряпье, чтобы одеть французов. Они с восторгом приняли его предложение продать с себя все свои вещи и просили только что-нибудь натянуть на себя. Так они и возвращались по Невскому в «Европу» в лохмотьях, с русскими рублями в карманах. Что они хотели на них купить? Наверное, водку и матрешек. Прямо исход Наполеона! Я краснел от стыда и не знал, куда провалиться.

Денег у советского человека хватало лишь на скудную пищу. Заработать на спорте было невозможно. Спорт был любительский. Правда, Леня Усвяцов переманил к себе многих моих товарищей, «подвесив» их на Металлический завод или устроив в весьма своеобразный институт при заводе — «ВТУЗ». При подготовке к соревнованиям спортивное общество кормило своих спортсменов в течение двух-трех недель оплачивая питание в виде талонов на еду 2 руб. 50 коп. в день. В сборной СССР кормили на 5 рублей в день. Наши месячные зарплаты были от 75 до 150 руб. в месяц. То есть хватало только на еду. Чтобы купить себе чего-нибудь еще подрабатывали, кто, как мог. Боря Пашковский, не соблазнившись редкими заработками в кино, сколотил бригаду альпинистов-верхолазов и занялся промышленным альпинизмом, ремонтом крыш, мытьём окон.

Динамовец Игорь Андроников ежедневно за 120 рублей в месяц ходил перед тренировками «отмечаться» в пожарную часть. Вова Момот левачил на такси, Леня Усвяцов занялся скупкой-продажей валюты, Петя Иванов нес с завода радиоприемники и продавал их ребятам. Сели они вместе, одновременно. По Петиным рассказам Леня в тюрьме пользовался большим авторитетом и помогал ему сидеть спокойно. Для меня примером стал Валера Наталенко, защитивший диссертацию в Военно-медицинской академии.

Я из чувства верности остался у Массарского. Он давал возможность подработать, приглашая нас на съемки фильмов в сценах драк и баталий. Спорту он стал уделять меньше внимания. Он уже получил вожделенное звание заслуженного тренера РСФСР и переключился на заработки в кино. Я помогал ему. Тренировал маленьких ребятишек, как когда-то тренировали меня.

Новой волной нахлынул интерес к восточным единоборствам. Я перевел и изучил каратэ, по английской версии книги мастера Оямы и организовал с помощью моего приятеля Вити Терехова полулегальную секцию для таких же, как он внештатных сотрудников КГБ. Они «пробили» мне небольшую зарплату. Но я все больше остывал к занятиям спортом. Бездумная физическая нагрузка приводила меня к отупению. В книге Оямы я нашел духовное начало в занятиях единоборствами — дзен-буддизм. Мне стало интересно постичь и сравнить историю возникновения единоборств у разных народов в разные века с разной философией и религией. Стремление к высшему, ограничение себя во всем, довольство малым — это постулаты бытия, которые меня привлекали. Но вокруг кишели соблазны, звали витринами ресторанов и магазинов. А там даром ничего не давали. Просили взамен деньги.

Деньги нужно было зарабатывать. Съемки в кино показались мне перспективным делом. Там можно было использовать свою спортивную подготовку. Да и атмосфера на «Ленфильме» притягивала к себе необычностью, непохожей на заводскую. Одно слово — «Фабрика грез». Туда я и направил свои стопы.

Оставалась самая малость: нужно было сообщить о своем решении моему тренеру А.С. Массарскому. Чего тут такого? Ну, пришёл мальчик в секцию, позанимался спортом пятнадцать лет, научился стоять за себя, побеждать противников. Упал на съёмках, покалечился, стал не нужным в спорте. А в съёмках — тем более. И ушёл заниматься другим ремеслом — дело же добровольное. А он найдёт кого-нибудь другого вместо меня, научит, покажет свои секреты. В роли конкурента на кинорынке я Массарскому был совсем не нужен. А тем более, если решил больше не выступать за него на соревнованиях. Когда я сказал о своем решении Александру Самойловичу, то лицо его будто покрылось инеем. Он смотрел куда-то мимо меня.

— Ну, ладно. Если ты так решил, — сказал он протяжно и пошёл по коридору «Ленфильма» в другую сторону.

Угол падения

С утра в субботу мы отборолись на соревнованиях с командой самбистов «Даугавы» и кинулись всей нашей шумной толпой на электричке к Рижскому взморью. Наш тренер источал бодрость, веселие и уверенность в завтрашнем дне. Многие из нас были в Риге впервые. Широкий песчаный пляж, жаркое июльское солнце, синее море и множество стройных загорелых красоток вскружили голову моим старшим товарищам.

Я бегал у них на побегушках и знакомился с девушками, на которых они мне указывали. А познакомившись, я тащил их в компанию своих товарищей, которые начинали их лапать и вести с ними пустые разговоры. Уезжать из Майори никто не хотел. В пригородах Питера на Финском заливе воды тоже было много, но такой заграничной роскоши на пляжах, таких приветливых девчонок — никогда! Но все спортсмены нашей команды были любители и в понедельник должны были явиться на работу. Они решили ехать ночным поездом Рига-Ленинград. Мы с моим тренером на работу не спешили и ещё полдня в понедельник повалялись на белом рижском песочке.

Мне исполнилось шестнадцать лет, и я впервые боролся на соревнованиях с взрослыми мужиками. И хоть в шестнадцать лет в СССР выдают паспорта, признавая серьёзность взаимоотношений с обществом, но до восемнадцати лет спортсмены считаются юношами, до двадцати одного года — юниорами и только потом, заодно отслужив в армии, выступают на соревнованиях как полноценные мужчины. Правда, трогать девчонок за запретные места мы начали намного раньше. А ещё мы начали затягиваться сигареткой и выпивать крепкие спиртные напитки. Но тренер эти шалости нам строго запрещал. Особенно тем, из кого могли получиться чемпионы.