— И охота вам на ночь глядя ехать, — снова сказала женщина. — Заночевали б!

— Спасибо, — ответил Македон. — Рады бы, да нельзя. Дела ждут!

Ростислав тронул водителя за плечо:

— Жми, браток!

Однако долго «нажимать» не пришлось. За селом въехали в густой, как вата, туман. Водитель крепче сжал руль, снизил скорость. Ехали на ощупь, как в молоке плыли. Лучи света от фар никак не могли пробить эту белесую зыбкую стену. Только возле Черкасс туман кончился, будто его отрезали.

— Наконец-то! — вырвалось у Ростислава.

— Скажешь гоп, когда перескочишь, — откликнулся молчавший все время водитель.

Он оказался прав. За Черкассами снова попали в туман. Но был он редким и стелился по асфальту, словно поземка. Машина плыла в нем, почти не сбавляя скорости.

Перед поворотом на Днепровск шофер притормозил.

— Вон, посмотрите, — сказал он, указывая в сторону.— Это памятник любителям быстрой ночной езды.

На десятиметровой металлической трубе был подвешен искореженный автомобиль. Будто какое-то чудовище сжало машину в кулаке и бросило сверху.

— Типичный абстракционизм! — изрек Лисяк. — Когда сюда ехали, я и не догадался, что это такое. Ты, друг, вот что — нас слушай, а сам с умом веди.

Автострада почти пустая, машины встречались редко. Так обычно бывает в эту пору на границе двух областей.

Ростислав взглянул на спидометр. Скорость — 110.

Когда остановились в Песчаном, Македон сказал:

— Теперь я тебе не помощник, действуй сам!

До часа ночи оставалось пять минут. Тихо. Теплые сосны пахнут смолою.

Лисяк подошел к дому, постучал в окно. Никто не ответил. Постучал еще.

— Кого там среди ночи носит? — послышался заспанный женский голос.

— Здесь Елизавета живет?

— Я — Елизавета! Ну!..

— Позовите, пожалуйста, Светлану.

Молчание. Потом донеслось:

— Нет ее! Нет!..

— Мне нужно с нею поговорить.

— Молодой человек, уже час ночи!

— Позовите Светлану, мне нужно сказать ей очень важное.

— Она не хочет с вами говорить.

— У меня посылка от ее родных.

Распахнулось окно. Светлана порывисто откинула светлые, длинные, как у русалки, волосы.

— Ну, чего ломишься за полночь?! — спросила она суровым, злым голосом. — Носило, носило его где-то, а теперь сюда приплелся. Уходи, слышать тебя не хочу!..

— Светлана, выйди хоть на минутку.

— Чего еще?!

— Сказать тебе хочу...

— Мне и так все ясно.

— Да пойми ты...

— Я давно поняла! Ты — такой же, как и другие... Уходи! Видеть тебя не могу!..

— Светлана, милая, прости! Я хотел тебе важное сказать, весь день искал! — начал врать Лисяк. Днем он, конечно, и не думал о Светлане. Это ему Сабит с Македоном напомнили, да как!..

— Чего меня искать? Я — на больничном...

— Но об этом никто не знает.

— Как не знает? Белошапке я сказала.

— Но я-то не знал и уже к твоим родителям съездил.

— Неправда!

— Честно! В Загруновке был. Твоя мать яблоками угощала, а отец — самосадом.

— Вот ненормальный, переполоху наделал...

— Нет, без этого. Чистая работа. Я только узнал, что тебя там нет. Родные вовсе не поняли, зачем приезжал. Водички попить зашел, мол. Ну, разговорились. Тебе гостинец они передали.

Ростислав побежал к машине. Ему казалось, что вот-вот Светлана простит его. Она добрая. Эх, вышла бы сейчас из дома. Поговорили бы с нею наедине...

Светлана, сжавшись в комочек у открытого окна, наблюдала за Ростиславом. Будто и нет ее здесь, и нет ей никакого дела до Лисяка. Вдруг она вскрикнула в отчаянии. Нет, не боль была тому причиной, а обида. Но Лисяк не слышал этого крика. Он торопливо возвращался со свертками, надеясь, что они помогут возобновиться его отношениям со Светланой. Правду говорят, что утопающий готов ухватиться и за соломинку.

Тяжело дыша, Лисяк подбежал к открытому окну и подал свертки.

— На, держи, мама передала, — прошептал он.

— Вижу, что мама. Спасибо! А теперь уходи и забудь обо мне...

Окно захлопнулось.

— Светлана! Света! Светочка!..

Из-за тополя выглядывала луна, окрашивая серебристыми лучами домик и землю вокруг.

Лисяк постоял, постоял и медленно побрел к машине.

Как только Григоренко вошел в комнату, Оксана бросилась к нему с просьбой: