Среди всех этих совещаний и переговоров тем временем в шведский лагерь прибыли посланники из Стокгольма — адмирал Риддерстольне и полковник Каульбарс. С собой означенные офицеры привезли повеление Королевское, что и огласили вслух:

— Графу и генерал-лейтенанту Левенгаупту, а также генерал-лейтенанту Будденброку надлежит прибыть в Стокгольм для дачи объяснений государственному сейму о своих действиях в продолжении всей кампании. Начальство над армией передать генерал-майору Бускету.

20-го августа оба опальных генерала покинули Гельсингфорс. Еще несколько дней продолжались мелкие стычки с русскими. Шведы отчаянно пытались атаковать русских, но те уклонялись, боя не принимая. Собравшийся очередной военный совет вынес решение:

— Капитуляция.

Утром 24 августа в русский лагерь направились полковник Фабиан Вреде, подполковник гвардии барон Фридрих Спарре и знакомый уже майор Адам Горн. Им и поручалось обсудить с русскими условия капитуляции.

Ласси был настроен миролюбиво. Бестужев зачитывал условия-кондиции капитуляции, которые были заведомо приемлемы для шведов. Им разрешалось со всем своим оружием, амуницией, багажем и знаменами сесть на суда и отправиться в Швецию. Кавалерия должна была следовать своим ходом до Або и там грузиться или же идти еще далее, да реки Торнео, что была естественной границей между Швецией и ее финляндской провинцией. Артиллерия и припасы к ней передавались русским. Разрешалось взять с собой провиант. Ровно столько, сколь было необходимо для продовольствия войска для проезда до берегов Швеции. Всем выдавались для безопасности паспорта, подписанные самим Ласси, и гарантировалась как личная безопасность, так и имущественная. Что до финских полков касаемо, то им предлагалось — или следовать со всеми в Швецию, или сдать оружие, знамена, лошадей и обоз, разойтись по домам. Финны, в большинстве своем, выбрали последнее. 7019 человек, офицеров и рядовых сложили оружие.

26-го августа шведы передали русским артиллерию, и в Гельсингфорс вошли триста гренадер, взяв под охрану магазины. Началось деятельное сообщение между лагерями вчерашних противников. Шведы были искренно поражены достатку, царившему в русском лагере. Недаром говорят, что русский солдат из топора кашу сварит! Кашу не кашу, а вот хлебушек печь навострились.

— Без хлебушка тяжко солдату, — жаловались поначалу, как ушли от Выборга.

— На сухарях-то долго не протянешь, — соглашались все.

— Миних, вона, водил кареи гигантские по степям безводным. Сколь народу погибло от поносов кровавых, что от сухарей пригоревших и застарелых? А был бы хлебушек…, — вспоминали ветераны походов тех.

Научились! Веселовский поражался — в земле пекли! В одних ямах, рогожными мешками выстланных, квашню разводили, а в других, наподобие нор выкопанных, пекли! И каково удивление было — столь хороши хлеба выходили, что таковых до того времени не едали.

Даже лавки работали в русском лагере, раскинутые маркитантами предприимчивыми. У кого из шведов деньги были, прикупали себе по необходимости — табачок, хлеба свежего, вина опять же. Многие офицеры пехотные, у кого лошади еще сохранились, продавали их за бесценок — по рублю. На суда их брать воспрещалось.

Как грузиться стали, обнаружилось, что и места-то на всех не хватает. Паника возникла, беспорядки.

— Осади! — кричали гренадеры русские, стараясь порядок навести. С судов полетели за борт сотни бочек с хлебом. Чтоб побольше народу принять.

Тяжелое выдалось плавание. Три недели блуждали суда с остатками шведской армии. Мешали ветры противные. От скученности и стесненности вновь начались болезни разные, от которых пало еще немало жертв. Их просто выбрасывали за борт или хоронили наскоро во время вынужденных остановок.

Кавалерия отправилась сушей. 1996 человек при 2569 лошадях. Насколько тяжелым был переход, говорят цифры — две трети лошадей пали во время марша.

Но более всего изумились капитуляции шведов сами русские. Много позднее Манштейн запишет в своих мемуарах: «Когда шведская армия сдалась на капитуляцию, то состояла приблизительно из 17 000 человек, и русская армия превышала ее не более чем на 500 человек, ибо оставленные во Фридрихсгаме и Борго гарнизоны, а также больные, уменьшили силы русских наполовину».

Кейт, приехавший в шведский лагерь, заметил сопровождавшему его Веселовскому:

— Можно держать пари, капитан, причем два против одного, что если б шведы не согласились на сию постыдную для них капитуляцию и атаковали бы нас, весьма вероятно, что нанесли бы поражение. Посмотрите, какие у них прекрасные позиции оборудованы!

— Мне кажется, ваше превосходительство, — отвечал адъютант, — что все их действия в продолжение войны были так странны, что их потомству будет трудно после понять их.

— Вы правы, капитан. И странны, и не понятны.

Нравилось Веселовскому при генерале Кейте. Хоть и беспокойная служба, зато было славно ощущать руку начальствующую, твердую и справедливую. С Манштейном боле не довелось Алеше встречаться с тех пор, как ходили вместе под Вильманстранд в прошлом годе. Дороги их разошлись пока что. Слышал Веселовский, опять легко был ранен старый знакомец, отправлен на излечение, а вот опосля… Справился раз, проезжая мимо полка Астраханского, у офицера незнакомого. Это уж летом было, в самом начале кампании нынешней: