Тот же обычай был в среде зажиточных горожан Средней и Северной Албании (Эльбасан, Шкодра), в Задриме и Мюзечее.{551} Бывали и иные варианты — приданое готовили и несли расходы обе стороны.

Все эти различия возникли вследствие крайне неравномерного развития отдельных групп албанского этноса, разных зон его расселения внутри границ Османской империи. Там, где господствовала сложная семья и где отец обрученной девушки был одним из равноправных членов этой общины, он не мог распоряжаться имуществом семьи. Там девушка отправлялась в новую семью как будущая работница и мать детей, захватив с собой только сундук с личными вещами и свадебными подарками — arke («аркэ»). Эти вещи — ее личное имущество, которым она в будущем сможет распоряжаться по собственному усмотрению, — назывались paja («пайя»). В тех местах, где большее распространение получила малая семья, ее глава был полным распорядителем семейного имущества. Выдавая замуж дочь, он мог выделить ей движимое приданое («пайя») и недвижимое — prika («прика»). В конце изучаемого периода в некоторых городах и других зонах возникло право девушки на наследование отцовского имущества (в законах шариата такое право предусматривалось, но отнюдь не всегда соблюдалось: в албанских землях мусульманские законы выполнялись с поправкой на местные обычаи).{552}

Между обручением и свадьбой проходил определенный срок — orok, orog, vade («орок», «орог», «вадэ»), который устанавливали в момент обручения (сговора). В эпической поэзии, где сюжеты свадьбы разработаны подробно, этот срок всегда символичен — три недели. В действительности он чрезвычайно варьировал — от нескольких недель до многих лет. Бывало так, что засватанный юноша отправлялся в дальние страны на заработки на несколько лет и невеста должна была ждать его.

Главное же различие этих сроков заключалось в разном возрасте обручаемых и брачащихся. Сговор малолетних или даже не родившихся был частым явлением. Тогда до свадьбы протекал, естественно, большой срок. За это время обрученные не должны были общаться между собой. Принято было, чтобы девочка и мальчик избегали встречи и каких бы то ни было контактов с родственниками нареченного. Именно поэтому в литературе XIX в. возраст жениха и невесты указывается самый различный, от трех лет до двадцати.{553} Если в семье было мало женщин, отец старался выдать старшую дочь попозже, чтобы она подольше помогала в женских работах по дому и присматривала за младшими детьми. Единственную дочь также можно было подольше задержать дома, тем более если отец был в состоянии ее прокормить. Сына же, наоборот, старался женить пораньше, чтобы заполучить в хозяйство рабочие руки. Существовал повсеместно обычай, по которому младшие братья и сестры не могли вступать в брак раньше старших.{554} Поэтому в многодетных семьях торопились «пристроить» девочек, которые вообще считались обузой, даже несчастьем семьи. Бедняки распоряжались детьми иначе, чем состоятельные, — в соответствии со своими возможностями.

Были и другие причины: в некоторых областях (например, в Тепелене) молодые люди, как правило, несли службу в турецкой армии, которая продолжалась 12 лет. Естественно, что они вступали в браки в зрелом возрасте; соответственно подбирали и невест.

В большинстве мест считали, что девочки физически подготовлены к брачной жизни начиная с 15–16 лет, мальчики — с 17–18. Практически в XIX в. в брак вступали чаще всего 16—17-летние девушки. Достигнув двадцати лет и больше, они уже рисковали попасть в разряд старых дев. Как правило, женихи были немного старше невест — большой разницы в возрасте не наблюдалось. В некоторых местностях предпочитали, чтобы жена была старше мужа.

Ранние браки были связаны не только с представлением о сроках физического созревания будущих супругов и не всегда с экономическим положением данной семьи, но и с распространенным типом семьи. Юноша, вступая в брак, переходил в новую половозрастную группу — женатых мужчин — с вытекающим отсюда его общественным положением. Однако домохозяином, главой семьи он не становился. Сын крестьянина, ремесленника, торговца, как правило, жил со своей молодой женой и малолетними детьми в доме отца (или дяди, или старшего брата) и вел с ним и другими братьями общее хозяйство. Его юный возраст вполне соответствовал этому положению. Самостоятельным хозяином он становился позже, уже накопив достаточный опыт.{555}

Рано или поздно, предваряемый теми или иными обрядами и правилами наступает день собственно свадьбы. Как и вся обрядовая жизнь албанцев, комплекс свадебных обрядов разнообразен в различных областях, у людей разного вероисповедания и социального положения. Комплекс этот обобщенному описанию не поддается. Попробуем расчленить его на последовательные этапы и посмотреть, как выполнялись обряды в нескольких местностях албанского этнического ареала в XIX — начале XX в.

Весь цикл собственно свадебного обряда — darsma, dasma («дарсма», «дасма») — длился примерно полторы недели — от понедельника до вторника или четверга следующей недели.

Понедельник — день помола зерна, приготовления муки, необходимой для выпечки большого количества хлебов, калачей на целую неделю празднеств. Поездка на мельницу и сам помол сопровождались веселыми песнями, стрельбой из ружей. Это было своего рода публичное извещение о начале свадебных торжеств.

Четверг — день заготовки топлива. Жених (сам или от его имени) приглашал родных на свадьбу. Приходили родственники, сестры, вышедшие замуж в другие населенные пункты, приводили своих детей. У горцев принято было, чтобы эти лица пригоняли по одному барану — своеобразная складчина для пиров. Барана пригонял также и дядя — брат матери жениха.

В Южной Албании приглашенные женщины отправлялись в лес за топливом (заготовка дров — традиционно женское дело) и, возвращаясь, несли, кроме того, и палки, к которым привязывали ветви с листьями, красные платки. Это сооружение напоминало свадебное деревце, известное в обрядах многих народов. В других местах (в Загори, например) на дровяную кладь, навьюченную на мула, устанавливали куклу или просто полено, наряженное в костюм жениха, — это делали женщины, которые приносили топливо в дом невесты. Вообще в этот день в доме невесты присутствовала некая маска жениха: или это кукла (полено) или же одна из подружек невесты наряжалась женихом.

В обоих домах в четверг и в пятницу происходила выпечка хлебов и калачей, сопровождаемая песнями и танцами собравшихся женщин. Месить тесто должна была счастливая девушка, у которой живы были родители, имелись братья и достаток в доме. Она должна была передать свое счастье невесте. На калачах изображались солнце, луна, змея — очень древние знаки. Девушки бросали в тесто кольца: той, чье кольцо скорее других отыщется, предстояло скоро выйти замуж.

У горожан-католиков было принято в четверг посылать подарки невесте: предметы ее туалета, ботинки, шитые золотом домашние мягкие туфли и пр.; к этим дарам прибавлялись сласти, кофе и другие угощения. Посланцев — двух родственников жениха — торжественно встречали внизу у входной лестницы и провожали в парадную комнату на втором этаже, где их угощали, сопровождая пир специально к этому случаю приуроченными песнями.