Узнаю в толпе Джулиана Бека из Ливинг тиэтр, молодых режиссеров и авторов — моих друзей... С каким умонастроением пришли они сюда — не знаю!

Из этого всеобщего беспорядка я делаю выводы:

1. Студенческое движение не направлено ни против определенного человека, ни против определенной программы (это будет сформулировано в их первом бюллетене).

2. Театр де Франс — символ «буржуазной культуры» — упразднен.

3. Отныне зал Одеона превратится в политический форум.

4. Всякий диалог невозможен.

Назавтра, 16 мая, в полдень, меня вместе с господином Резоном вызывают на улицу де Валуа к министру.

Через несколько минут обо всем информированный Андре Мальро сможет нас просветить. 14 часов. Нас принял не Мальро, а всего лишь начальник его канцелярии, помощник министра и Жан Даркант от имени главного советника Театра Наций. Никакого решения, никакой директивы. Меня удивляет самоустранение правительственной власти. Я чего-то недопонимаю.

Теперь уже театр полностью оккупирован. Помещения, телефоны, пишущие машинки, ротатор, пресс-центр, артистические превращены в общежития, кухни, на стенах появились надписи, бархатные занавеси испачканы. Мои рабочие сцены грызут удила. Они тоже не получают никакой инструкции от своих профсоюзов.

Ночь с 16-го на 17-е. Новая попытка диалога. Атмосфера изменилась. Появились заправилы. Вот уже около часа нас с наглой иронией поносит рыжий коротышка, похоже, усвоивший терминологию избирательных кампаний. Это дешевые фразы, но они возымели действие на присутствующих. Мальро, буржуазная культура, Театр де Франс, Барро — все подряд: «кончено, точка, уничтожить, отменить!»

Сидя на полу, мы с Мадлен спрашиваем соседей, кто этот молодой господин.

— Кон-Бендит.

— А!., знаменитый... скажите на милость.

Я его припоминаю. Два года назад он выступал — и очень экспансивно — в защиту «Ширм». Мое «старое» воспитание, не чуждое сюрреалистского «черного» юмора, подбадривает меня. Люди смотрят на нас, просят меня ответить. С той же наглой иронией, но только прибегая не к оскорблениям — к вежливости, я отвечаю, а в заключение спрашиваю:

— Ладно! Барро мертв, но перед вами живой человек. Так что же прикажете ему делать?

Шиканье, выкрики «браво», свистки, всеобщая неразбериха.

Кто-то в толпе кричит:

— В конце концов, ведь «Ширмы» — не буржуазный театр!

— Извините! Это возмещение убытков за счет буржуазной культуры!

Свистки, шиканье, выкрики «браво»! Этому нет конца.

Назавтра из всего сказанного мною «благонамеренные» газеты взяли только одно — «Барро мертв».

Телефонный звонок. На проводе мсье Резон:

— Господин министр вами недоволен — не делайте больше никаких заявлений.

— Хорошо бы он, прервав молчание, помог выполнить мою задачу.

В зале Одеона продолжают литься потоки слов. «Самопроизвольный» спор. Я удивляюсь, увидев в числе выступающих преподавателей — первых, кто хочет преподать урок. На крышах одни знамена сменяются другими — красные, черные, трехцветные, — исполняя жалкий балет. Площадь стала настоящей ярмаркой с гуляньем: один ведет обезьяну, второй медведя. Праздношатающиеся. Более или менее замаскированные кареты «скорой помощи». Лозунги на стенах. «Изнанка» театра: бутылки с горючей смесью, гранаты. Идет подготовка к осаде.

А из министерства указаний нет и нет. Гробовое молчание. Я уже отказываюсь что-либо понимать. Нервы на пределе.

В лагере восставших различаю искренних студентов — таких, которые тоже начинают испытывать отвращение. А группы экстремистов, кажется, организованы лучше — разбитые на взводы, они уходят за приказами, поговаривают даже, что отправляются за границу. Но чего только не говорят!

Подстрекателям поручено непрерывно чинить беспорядки. Другие просочившиеся сюда элементы ничего общего со студентами не имеют...

Вернувшись из Румынии, де Голль сказал: «Реформа — да, карнавальная маска — нет!»

Театром завладел Комитет революционного действия. Я узнаю в нем немало актеров и актрис!

Мы чувствуем, что нас предали со всех сторон, и не испытываем желания к кому-либо примкнуть. Нам симпатичны только студенты — искренние. Мне кажется, что их предали, как и нас.

Я созываю актеров, технический и административный персонал. Кажется, между ними произошел раскол политического характера. В своем поведении мы должны руководствоваться тремя задачами: