1. Охранять здание и имущество.

2. Избегать столкновений и кровопролития, соблюдая спокойствие и порядок.

3. Сохранять единство в профессиональном плане.

Так проходят пять-шесть дней — в беспорядках, молчании и запустении. Опустив железный занавес и сломав его механизм, нам удалось добиться того, что сцена опустела.

Сутки за сутками актеры, рабочие сцены, служащие — все обеспечивают бесперебойное дежурство в «доме». Мы как можем охраняем свой рабочий инструмент.

Почти целую неделю непрерывно льются потоки слов. 7 x 24 = 168 часов словоизлияний. Кто-то сказал: «В 89-м году взяли Бастилию, в 68-м взяли Слово».

21 мая. Наконец из министерства поступил приказ, предписывающий нам освободить помещение.

Но теперь мы считаем такой приказ возмутительным! Ведь мы защищаем свое имущество! И все же мы выполняем его. После обеда уходим, но в двадцать два часа — это почти животный инстинкт — возвращаемся, чтобы и дальше охранять костюмы, реквизит, нашу трудовую жизнь. Трудно даже вообразить себе, в каком состоянии мы находимся.

22 мая. Высший совет Театра Наций продлил сезон. Не может быть! Вот уж воистину первое проявление инициативы! Вызванный на улицу Сен-Доминик, в отдел искусства и литературы министерства, я услышал следующее:

— Министр просит, чтобы вы под свою ответственность потребовали отключить в театре электричество, а также телефон.

— А кровь? А здание? А раненые, даже мертвые? Тоже под мою ответственность?

Я отказываюсь наотрез. С присущей мне прямотой, разгорячась и возмущаясь, будучи не в силах контролировать собственные слова, я добавляю:

— Когда мне что-то надо сделать, я делаю сам, а не чужими руками. На площади Пигаль это называется: заставить нести шляпу. Я с возмущением отказываюсь.

— Повторите.

— Я с возмущением отказываюсь.

Назавтра, 23 мая. Открыв «Фигаро», читаю заголовок:

«Министр осуждает действия Жана-Луи Барро», а дальше лаконичную заметку, продиктованную начальником секретариата Мальро.

Меня даже не сочли нужным уведомить об этом.

24 мая. «Фигаро» публикует мой ответ. Накануне я побеспокоился уведомить об этом премьер-министра. В моем ответе говорится:

«На «Реформа — да, карнавальная маска — нет!» я отвечаю: «Служитель — да, слуга — нет!» Взять меня мертвой хваткой они не смогли.

Теперь министру оставалось одно из двух: либо отказаться от своего неодобрения, либо отстранить меня от исполняемых обязанностей.

Поди догадайся, что оказалось возможным третье: гробовое молчание.

Короче, все осталось без перемен.

Андре Мальро упорно продолжал молчать. Это стало для меня сущей пыткой — я ожидал, что молчание будет прервано, однако ничего подобного не произошло.

Со своей стороны, мы продолжали караулить наше имущество. Мы уже толком не знали, кто студенты, а кто нет, и были ли эти другие элементы крайне левыми, крайне правыми или из полиции82. (Не забудьте, что мы добровольно передали государству декорации и реквизит девятнадцати постановок!) Короче: двадцать лет работы осквернены, изничтожены, сведены на нет.

Признаюсь в своей слабости — на этот раз я разразился слезами. Я твердил: все пошло прахом! Почему? Ничего не осталось!

Бесполезно! Кошмар! Какая ненависть! Все впустую! Поруганная работа и эта ненависть, проявлявшаяся в такой мерзкой форме (вся эта каша была полна экскрементами), задели меня больше всего остального.

Быть может, из инстинкта самосохранения я, словно цепляясь за якорь спасения, набросился на четвертый вариант «моего «Рабле».

Из записной книжки.

«29 мая. Перечитал вслух первую часть. Этот, четвертый, вариант, кажется, станет последним. В нем уже чувствуется стиль. Тут всего шестьдесят девять страниц. В первом было сто. Второй, сокращенный, был плохо увязан. Третий повторял план первого, но превышал восемьдесят четыре страницы. Теперь, мне думается, все как надо».

30 мая. Я развлекаюсь тем, что вывожу слово «конец» после второй части и помечаю дату.

В этот день де Голль вдруг исчез. Целый день никто не знает, где он. Потом он снова появляется...

В Одеоне все продолжает неуклонно гнить.

Расчетная часть приютилась в отеле Мишле, комната 53. Это позволяло мне обеспечивать выплату денег актерам. Некоторые странности во взаимоотношениях между администрацией театра и мною позволяют догадываться, что некоторым особам даны некие инструкции.