На 8 сентября 1924 г. из 2696 человек командного состава, находившихся в рядах флота, красных командиров имелось всего 194 чело века [299] , то есть чуть больше 7 %. Другими словами, из 6559 бывших офицеров, остававшихся на флоте в марте 1921 г., было уволено при демобилизации около 4 тысяч человек (около 60 %), тогда как «красные командиры», выдвинувшиеся во время Гражданской войны, подверглись увольнению почти поголовно. Надо учитывать, что почти все 194 красных командира, служивших в сентябре 1924 г., были выпускниками военно-морских учебных заведений 1922–1924 гг. Если они и принимали участие в Гражданской войне, то на должностях рядовых краснофлотцев или красноармейцев. Так, только «в 1922 г. командное училище выпустило 82 командира из 518 курсантов, принятых в 1918 г.» [300] .

Это подтверждается и расчетами других исследователей. С. А. Федюкин полагал, что на флоте в 1924 г. из потомственных дворян происходило 26 %, а из рабочих – 13 % командного состава, на Балтийском флоте высший комсостав состоял в начале 1927 г. из дворян на 71 %, а среди командиров кораблей дворян было 90 % [301] .

На 1 мая 1928 г. бывших офицеров оставалось на флоте всего около 25 % (среди командного состава) [302] . Следовательно, обновление комсостава флота пришлось не на окончание Гражданской войны и демобилизацию флота, а на период реформирования РККА в середине 20-х годов, возможно, что пик этого процесса пришелся на 1926 г. [303]

В сухопутной армии наблюдалась похожая картина, с поправкой на то, что сухопутный командный состав был более многочисленным, а его текучесть была значительно больше, так как боевые потери сухопутного офицерства были несравнимы с потерями офицерства морского [304] . По мнению С. И. Гусева, который докладывал на Пленуме ЦК РКП(б) в феврале 1924 г. как представитель Комиссии по обследованию текучести и состояния снабжения армии, «во всех наших главных управлениях имеется засилье старых спецов, генералов, имеющих очень солидный возраст… РВСом не велось политики, направленной к тому, чтобы постепенно сменять старых спецов и ставить новых работников, которые у нас вырабатывались в годы гражданской войны, которые после гражданской войны обучились и которые способны были бы теперь занимать более высокие посты и справляться с делом лучше, чем старые спецы… Первый выпуск Академии Генерального штаба, состоявший из тех рабочих и крестьян, которые в течение гражданской войны командовали нашими частями в Красной Армии, которые потом, по окончании войны, пошли учиться, – этот выпуск в подавляющем своем большинстве демобилизован из Красной Армии. Они заявили мне (я беседовал с двумя – тремя товарищами), что положение их в Красной Армии невыносимо. Их заедают старые спецы. На этот счет я бы мог привести немало цифр…» [305] Заместитель председателя РВС СССР Э. М. Склянский, полемизируя с С. И. Гусевым по ряду вопросов, тем не менее признал, что «у нас в армии положение в смысле заработка невыносимо… красные командиры-рабочие получают на заводе гораздо больше, чем в армии и, естественно, из армии бегут, пытаясь всякими правдами и неправдами демобилизоваться» [306] .

Ситуация с оплатой командного состава приводила к тому, что в вооруженных силах оставались те, кому «некуда было пойти», то есть профессиональные офицеры, не имевшие гражданской специальности. Это как раз и были офицеры дореволюционной формации, как окончившие военные училища мирного времени, так и попавшие в школы прапорщиков военного времени прямо с гимназической или семинарской скамьи. Кроме того, среди них продолжали жить корпоративные традиции, усвоенные в дореволюционной армии и приводившие к обвинениям со стороны «красных командиров» в особой сплоченности, групповщине, в «заедании» молодых кадров и т. п. Не следует думать, что для усвоения корпоративных традиций «старой» армии обязательно требовалось быть кадровым офицером, прошедшим военное училище до мировой войны. Напротив, среди офицеров военного времени жило сильное стремление быстро адаптироваться к новой среде, стать «настоящими» офицерами, что приводило к быстрому и прочному усвоению таких традиций, особенно если жизненный опыт этих молодых офицеров до службы был невелик. Другими словами, положение «старых специалистов» в Красной Армии 20-х годов было не таким уж беспросветным, как пытаются это показать некоторые современные авторы [307] . На стороне бывших офицеров, кроме их профессиональных знаний и навыков, были корпоративные традиции. «Давление» же красных командиров на бывших офицеров в 20-е годы значительно ослаблялось стремлением первых уйти из армии. Особенности отношений «старого» офицерства с выдвиженцами на командные должности из матросов после Гражданской войны были тонко подмечены писателем Л. С. Соболевым [308] .

Кроме политических причин увольнения бывших офицеров с флота были и другие. Так, состояние здоровья людей, прошедших Первую мировую и Гражданскую войны оставляло желать лучшего. В июне 1924 г. было обнаружено, что среди 156 командиров Смоленского гарнизона полностью здоровых было всего 8 человек (5 %), из 94 освидетельствованных командиров Каспийского флота было признано нуждающимися в лечении 47. Среди членов ВКП(б) – средних и старших командиров Украинского военного округа, по результатам анонимного анкетирования, заявили о себе как о больных более 40 %. В ходе сплошного медицинского освидетельствования комсостава Кавказской армии оказалось больных командиров – 44,8 %, политработников – 56,8 %, административного состава – 53,6 %, медиков и ветеринаров – 63,7 %. Подавляющее большинство больных страдало от таких болезней, как «истощение, малокровие, неврастения, туберкулез» [309] . Нет сомнения, что такая же картина наблюдалась на всех флотах. Можно вспомнить о жалобах на состояние здоровья русского морского офицерства еще после русско-японской войны, что вызывалось слабым отбором кандидатов для обучения в Морском корпусе. Очевидно, что возраст «старого офицерства» был выше, а состояние здоровья – хуже, чем у выдвиженцев – краскомов. Представление о том, что бывшие офицеры представляют опасность для Красного флота усиливалось в течение 20-х годов. На флоте продолжали существовать офицерские традиции, ОГПУ считало это опасным. В 1930 г. среди прочих «отрицательных проявлений» отмечалось «возрождение старых офицерских традиций» в виде выпускного вечера Минного класса [310] , распространения неуставных нагрудных знаков об окончании учебных заведений, а также попыток считать «старшинство в чине» относительно других командиров.

В феврале 1929 г. ОО ОГПУ начал бить тревогу по поводу большого процента «бывших дворян и прочих» среди комсостава флота [311] . 3-й отдел ОО ОГПУ насчитал таковых 60,8 % (1018 чел.) командного состава, тогда как рабочих и крестьян – всего 39,2 %. Сотрудники ОО ОГПУ отмечали, что «небезынтересно и то обстоятельство, что наиболее важные штабы морей имеют наибольший процент дворян»: в штабе Балтийского флота – 85 %, Черноморского – 61 %, Дальневосточной флотилии – 50 %, при том, что коммунистов в штабе Балтийского флота было всего 36 %, а в штабе Дальневосточной флотилии – 67 %. «Совершенно ясна тенденция – красный комсостав и членов партии направляют на второстепенные флоты. Против тех же, которые попадают в научные учреждения и центральные управления – ведется кампания и они изолируются по мотивам “малой квалификации” от работы, исполняя чисто канцелярскую работу» [312] . В штабе Балтийского флота ОО ОГПУ обнаружило «13 бывших офицеров» – 4 бывших лейтенанта, подпоручик, мичман и 9 гардемаринов, также записанных в бывшие офицеры. Любопытно, что если сложить перечисленные категории, получится 15 бывших офицеров и гардемаринов, а не 13. На линкорах – 24 бывших офицера, в том числе 5 «бывших лейтенантов и выше». В этом месте на полях начальник Морских сил СССР Р. А. Муклевич написал: «Проверить. Рабочие и крестьяне растут снизу, неудивительно, что на высших должностях их нет. Адмиралы уже умерли или постарились» [313] . В ответном письме заместителю начальника ОО ОГПУ Я. К. Ольскому (Куликовскому) Р. А. Муклевич указывал на неверность цифр ОО ОГПУ и убеждал его руководителей в том, что с политической лояльностью командного состава флота все обстоит благополучно. Для нас важно заявление Р. А. Муклевича, поскольку в нем отражено понимание естественного процесса смены «старого» командного состава «новым».

Итак, можно констатировать, что отношение высшего руководства Советской России к «старым» офицерам сложилось достаточно быстро (к весне 1918 г.) и было вполне определенным: генеральный курс был взят на строительство регулярной армии с обязательным использованием офицерских кадров и созданием для них необходимого минимума условий для деятельности. Тормозом в этом процессе служили не колебания верхов, а позиция низов – рядовых солдат и матросов, которые подозрительно относились к любым акциям властей, направленных, как им казалось, на восстановление позиций старого офицерства. Эту позицию разделяла и часть старых большевиков. Главным логическим аргументом в пользу антиофицерских настроений было утверждение о нелояльности к Советской власти «старого» офицерства в основной массе. В действительности, на наш взгляд, имело место распространенное чувство недоверия масс к бывшим офицерам, сочетавшееся с желанием занять командные высоты в армии.

Противоположная установка существовала у старых большевиков по отношению к матросам. К Октябрю 1917 г. моряки завоевали репутацию «красы и гордости революции», которая и закрепилась за ними позднее в публицистической и научно-исторической литературе. В то же время, дискуссия о причинах и ходе Кронштадтского восстания 1921 г. поставила вопрос о выступлении матросов против большевиков. Такой поворот традиционно пытались объяснить сменой состава матросов Балтийского флота за годы Гражданской войны, появлением среди них политически незрелых новобранцев, «иван-моров», однако последние исследования вполне убедительно показывают, что «главными действующими лицами [Кронштадтского мятежа] были военморы л[инейных] к[ораблей] “Петропавловска” и “Севастополя”, и военморы безусловно не молодые, ибо таковых там было меньшинство…» [314] «В результате на линкорах “Петропавловск” и “Севастополь” – главной политической и боевой силе восстания – старослужащие составили 4/5 их команды» [315] .