цивилизованными, чтобы они, пользуясь бумом, беззастенчиво запросили по шести

франков за квадратный метр невозделанной каменистой почвы. Гоген не провел и месяца в

Панаме, как уже начал сожалеть, что не сошел на берег французского острова Мартиника,

с вожделением называя его изумительным краем, «где жить и дешево, и приятно». Чтобы

собрать денег на проезд туда, Лаваль засел писать портреты, а Гоген, который, по его

собственным словам, не мог найти заказчиков, так как был «не способен малевать

достаточно скверные реалистичные картины», нанялся в землекопы и двенадцать часов в

день работал на канале. Но уже через две недели компания Лессепса, не справившись с

финансовыми трудностями, уволила и его и многих других. Вероятно, это спасло жизнь

Гогену, ибо он, сам того не зная, уже заразился дизентерией и желтой лихорадкой. В конце

концов ему и Лавалю удалось перебраться на Мартинику. Несмотря на тяжелый недуг,

Гоген проявил поразительную волю и энергию и совершил настоящий подвиг, написав

около дюжины картин за четыре месяца, что провел на острове, пока болезнь не

принудила его возвратиться во Францию.

Мартиникские картины Гогена лучше и светлее его прежних творений, и он по праву

мог быть доволен ими. Но в это же время остальные импрессионисты, не покидая Парижа,

создавали куда более красочные пейзажи. Новые полотна Гогена были встречены

равнодушно и не нашли покупателей. Сильно расстроенный, он вновь обрел убежище у

доброй мадам Глоа-нек в Понт-Авене.

На этот раз он провел здесь девять месяцев. Внешне дни протекали однообразно и

уныло, но, если говорить о творчестве, это была самая важная и насыщенная пора его

жизни. Гогена давно не удовлетворяла программа импрессионистов, ведь она в конечном

счете сводилась к тому, чтобы возможно точнее отображать действительность, пусть даже

увиденную по-новому. Еще меньше привлекали его попытки Сёра превратить живопись в

точную науку. Осмыслить и найти свой путь ему, как ни странно, помог художник Эмиль

Бернар, двадцатилетний юноша с чутким и нервным лицом. Летом 1888 года Эмиль с

матерью и миловидной сестрой Мадлен приехал отдохнуть в Бретань. Он познакомился с

Гогеном два года назад, но только теперь они сблизились настолько, что стали всерьез

толковать друг с другом об искусстве. Выяснилось, что их взгляды поразительно сходятся:

оба считали главной задачей живописи воплощать яркие видения и идеалы, а не

отображать действительность. Вот как сам Гоген излагал их программу: «Не пишите

слишком много с натуры. Искусство есть абстракция. Ищите абстракцию в природе,

предаваясь грезам перед ее лицом, и прежде всего думайте о будущем творении». Тесно

сотрудничая, друзья принялись проводить свои теории в жизнь и создавать новый стиль.

Постепенно пронизанная светом воздушная перспектива импрессионистов исчезла с их

полотен, сменившись напоминающими гобелен декоративными двухмерными

композициями. Очертания фигур и предметов становились все более резкими, краски -

однородными, и наконец их картины являли собой сочетания крупных, четко

разграниченных цветовых пятен. Художники опускали все частности, делая упор на суть,

и назвали свой стиль синтетическим.

Осенью Эмиль вернулся в Париж, и Гоген снова остался один в холодном, дождливом

Понт-Авене. Его мысли опять обратились к тропикам. На этот раз над ним сжалились его

старые друзья, братья Ван Гог: Винсент пригласил Гогена в солнечный Арль, а Тео

выделил ему на содержание 150 франков в месяц и обещал выставить его картины в своей

галерее в Париже. Наговорившись всласть с влюбленным в солнце Винсентом и

понежившись в теплом Провансе, Гоген решился. В начале декабря 1888 года он радостно

пишет Эмилю Бернару, которому военная служба помешала приехать в Арль: «(Тео) Ван

Гог надеется, что сможет продать все мои картины. Если мне в самом деле так

посчастливится, я отправлюсь на Мартинику; убежден, что там я смогу теперь написать

хорошие вещи. А если бы удалось раздобыть солидную сумму, я бы даже купил на острове